Привлекал университет, и прежде всего потому, что он для нас являлся символом нашего освобождения от запретов и зависимости жизни "малолетков", от унизительного положения школьников, от домашнего надзора, хотя в последнее полугодие я и дома состоял уже почти что на правах взрослого.
Университет -- главный корпус и здания на дворе с памятником Державину в тогдашнем античном стиле -- все-таки имел в себе что-то, не похожее на нашу гимназию. От него "пахло" наукой, а от аудиторий мы ждали еще неиспытанных умственных услад.
Но сразу после поступления, когда мы облеклись в желанную форму, с треугольной шляпой и шпагой, встал перед нами полицейский надзор в виде власти инспектора, тогда вершителя судеб студенчества не только казенного но и своекоштного -- две довольно резкие категории, на какие оно тогда разделялось.
Нас уже пугали старые студенты из земляков этим "всесильным Василием Иванычем", прозванным давно хлестаковской кличкой Земляники и даже "кувшинным рылом". До представления инспектору мы уже ходили заводить знакомство с его унтером и посыльным "Демкой" -- вестником радостей и бед. Он приносил повестки на денежные пакеты, и он же требовал к "ишпектору", что весьма часто грозило крупной неприятностью. Карцер тогда постоянно действовал, и плохая отметка в поведении могла вам испортить всю вашу студенческую карьеру.
Ректора никто не боялся. Он никогда не показывался в аудиториях, ничего сам не читал, являлся только в церковь и на экзамены. Как известный астроном, Симонов считался как бы украшением города Казани рядом с чудаком, уже выживавшим из ума, -- помощником попечителя Лобачевским, большой математической величиной.
Свободное копирование
