Что было делать и куда деваться! Положение было безвыходное. Судьба пришла на выручку: находился в Осташковском уезде один помещик, Ивков, который отличался благотворительностью; он помогал всем, обращавшимся к нему, по мере возможности и вникал в положение всякого. Узнав о бедственном положении нашей семьи, он дал нам приют в своем имении, где мы прожили месяцев шесть и где родители мои познакомились с сестрой Ивкова, бедной помещицей, владелицей села Рыжкова, проживавшей верстах в четырех от брата. Все село ее состояло из четырех дворов, из которых три двора вымерли буквально в один день от горячки. Бедная помещица этого несчастного села нашла возможность предложить отцу моему старый барский дом, который пустовал; сама же она жила в новом строении. Причиною такой доброты Ивковой было расположение к моей матери, которая заинтересовала ее рассказами о Петербурге и о петербургской жизни, что составляло, в те времена и в такой глуши, немалый интерес. К этому времени относятся самые ранние воспоминания мои, запечатлевшиеся яркими образами и эпизодами в моей памяти.
Так, например, много времени спустя, спрашивала я матушку, где это и когда в комнату нашу залетели курицы. Она удивилась. «Неужели помнишь ты это, — говорила она, — ведь тебе было тогда всего два года?»[1]. Я рассказала ей тогда все подробности, которые ее удивили… Мне и теперь живо представляется, как отец отворяет две двери: одну из комнаты в сени, а другую из кухни в сени; рассыпает овес и зовет: «цыпа, цыпа, цыпа!» Куры же, серебряные и золотые, бегают по комнате. Помню даже, что куры эти были с большими хохлами и назывались барсовыми. Помню также происшествие с медведем, угрожавшее роковым исходом для меня. Ивков жил, как я уже сказала, в четырех верстах от села Рыжкова; мы часто бывали у него, ходили туда пешком, а оттуда ехали на его лошадях. Однажды, родители мои и брат ехали в экипаже, а сам Ивков, любивший ездить верхом, провожая нас домой, посадил меня около седла на гриву лошади. Помню, как я была довольна этим. Вдруг лошадь наша забеспокоилась, зафыркала, и, наконец, понеслась как бешеная. Из-за деревьев показался медведь. Ивкову уже невозможно было держать меня и он крикнул: «держись за гриву!» И настолько дал мне Господь силы, что я уцепилась за гриву и, повиснув на ней, могла удержаться, пока Ивкову удалось успокоить лошадь. Помню также страшные ночи, когда мы: матушка, я и брат, оставались одни в нашем ветхом жилище; отец в это время часто бывал в отлучках. Село Рыжково окружено болотами и сплошным лесом, а помещичья усадьба не была даже обнесена оградой. Часто случалось, что, по ночам, просыпаясь инстинктивно от страха, мы видели как матушка стоит над нами и крестит нас, говоря: «тише, не говорите громко, слышите, это волки! полное крыльцо волков!»
Страшный вой этот до сих пор звучит в моих ушах.
