Мы перешли пограничную полосу бывшей польско-советской границы. На возвышенностях, в кустах еще сохранились обуглившиеся остовы бывших пограничных застав. То здесь, то там виднелись вышки бывшей пограничной охраны.
Мы ступили на Восточно-Полесскую землю. Редко где встречали мы уцелевшее село. Деревни пустовали, а большая часть домов была сожжена. Многие деревенские парни и девушки отправлены на работу в Германию. От евреев и помину не осталось. Прибывшие сотни лет тому назад на полесские земли из Пруссии и других германских государств евреи были полностью истреблены, как только немцы оккупировали советскую территорию.
Мы проезжали маленькие еврейские местечки, где евреи жили в течение столетий. В каждом полесском местечке вдоль тракта когда-то стояли два ряда домов с базаром и лавчонками в центре. Все было теперь разрушено. Двери выломаны, рамы вырваны из оконных проемов.
Только в одном еврейском местечке, в Березове, видел я целые дома. В одном доме были разбиты стекла. Я заглянул туда. Возле печи лежала большая груда книг. Я вошел в дом. На печи тоже были навалены книги, покрытые плесенью, корешки книг обгрызены мышами. Среди книг я увидел произведения еврейских классиков, а также труд Натана Ганновера «Еван Мецоло» («Непролазная грязь»). В сторонке валялся томик стихотворений Бялика. Шел дождь, и ветер заносил брызги в дом через раскрытые окна, перелистывал страницы книг. Случайно томик Бялика раскрылся на поэме «В городе резни». Я захватил в свой рюкзак томик И. Л. Переца, роман Онойхи «Реб Абба» и «Еван Мецоло».
Крестьяне мне рассказали подробности резни в Березове. В это местечко собрали евреев со всех окрестных местечек под предлогом, что их пошлют на работу в Винницу. Через пару дней всех собранных евреев, включая березовских, вывели за местечко и расстреляли.
Я пошел к братским могилам. Увидел три продолговатых ямы в мокром песчаном грунте. Моросил дождь. У самых ям росли деревья. С них стекали капли, точно слезы.
Мало перемен заметил я среди крестьян Восточного Полесья в сравнении с дореволюционным временем. Мало в чем изменился за последние 25 лет внешний вид деревень. Над пыльной дорогой, у опушки леса или в окружении болот стояли разбросанные деревушки со своими деревянными избушками с маленькими оконцами. К хатенке прислонились сарайчик и амбар. Над соломенной крышей хатки торчал темный дымоход, из которого змеился дымок — единственный признак жизни. Этот дымок оповещал, что в деревне кто-то живет. Со времени немецкой облавы многие крестьяне бросили деревню и поселились в лесу в землянках.
По дороге мы останавливались в некоторых деревнях или в лесу возле землянок, где жили полещуки. Я имел возможность понаблюдать за их жизненным укладом. Они были обуты в лапти и одеты в типичные полесские свитки. На шеях болтались медные крестики. В хатке, в углу висели иконы. Христианская благочестивость еще не исчезла. Как когда-то, были в ходу словечки: «Боженька мой», «помогай Бог».
Свободное копирование
