За несколько лет до этого времени тяжелое впечатление произвело на меня поведение наших революционно настроенных интеллигентов в следующем случае. На Шлиссельбургском тракте был Народный университет, в котором многие рабочие получали недурное образование. В течение одной зимы я прочитал там целый курс психологии, причем слушателями моими были рабочие, знающие уже основы физики, химии, анатомии, физиологии. В этом университете работали многие лица, знакомые мне, между прочим, и старый мой товарищ Владимир Андреевич Мокиевский, которого я любил и поддерживал с ним сношения.
Мокиевский был убежденным сторонником освободительного движения и увлекался задачею поднятия духовной культуры народа. Но от наших революционеров он резко отличался тем, что был русским патриотом и высоко ценил государственную мощь России. Между прочим, особенною любовью его пользовался русский флот; он знал имена наших броненосцев и других военных судов, их водоизмещение и с любовью следил за развитием флота. Этого было достаточно, чтобы революционно настроенные товарищи его стали подозревать, не шпион ли он охранного отделения. В их узких умах не могла совместиться любовь к русскому народу и его свободе с любовью к русскому государству.
Владимир Андреевич был директором технической химической школы. Он успешно работал в области науки и приближался к открытию способов производства синтетического каучука. Но жизнь, по–видимому, глубоко не удовлетворяла его. Он был одинок. В одно печальное утро его нашли в постели мертвым; он отравился цианистым кали. Приятели его решили устроить в Народном университете собрание, посвященное его памяти. Гарднеры, муж и жена, обратились ко мне, как его старому университетскому товарищу, чтобы я сказал о нем слово с целью рассеять нелепые подозрения о нем. Тут я впервые услышал о том, что политические фанатики сумели даже и этого человека с кристально чистою душою заподозрить в способности к низменным поступкам. Я поехал в Народный университет и произнес речь, в которой было немало сарказмов, направленных против узости мировоззрения и шаблонных критериев оценки людей. Уже с этих пор во мне начало постепенно складываться убеждение, что культурный человек, дорожащий высшими духовными ценностями, может, пожалуй, быть социалистом, но не может быть членом социалистических партий, проникнутых сектантским духом нетерпимости.
Свободное копирование
