В то же время в гимназии Стоюниной уже с 1898 года я преподавал в VIII классе логику и психологию. Жил я в это время уже не в семье Козловых, а с семьею своей матери, которая переехала из Витебска в Петербург осенью 1899 года. Младшая сестра Вера к этому времени окончила курс гимназии в Витебске и мечтала поступить на драматические курсы в Петербурге, но скрывала от всех нас это намерение. Живая, веселая, энергичная, она, может быть, и годилась для сцены, но нуждалась в серьезной подготовке к ней и даже в школе. Кажется, она потерпела крушение на приемном экзамене и тогда поступила на курсы Лесгафта. Специализировавшись по зоологии беспозвоночных, она была впоследствии хранительницею музея Лесгафта.
Брат Владимир, которому не давались древние языки, поступил в Юнкерскую школу в Вильно и, став офицером, уехал в Маньчжурию на Восточно–Китайскую железную дорогу, где служил в корпусе пограничной стражи. Мечтою его было сельское хозяйство. Он хотел заняться им, дослужившись до пенсии. Поэтому на семейном совете нашем было решено, что имение Семеново переходит в его владение; долю, причитающуюся сестрам, он выплатил им деньгами и выслал двоюродному брату Валериану средства для постройки нового дома в Семенове, приглашая всех нас проводить в нем лето.
Брат Иван, окончив курс Гатчинского сиротского института, поступил в университет на Естественнонаучное отделение Физико–математического факультета и стал специализироваться по ботанике.
Гимназия Стоюниной была перемещена с Фурштадтской улицы в очень хорошее помещение в доме Бессера на Владимирской площади. Начало XX века мы решили встретить маскарадом. Представляя себе этот вечер, как обычное интимное собрание нашего кружка, я саморучно изготовил себе курьезный костюм: голова моя выглядывала из чашечки цветка, сделанного довольно грубо. Велико было мое смущение, когда я увидел себя среди множества гостей, некоторые из коих были в очень изящных маскарадных костюмах. Людмила Владимировна и Любовь Алексеевна были очень красиво одеты мифическими птицами: Людмила Владимировна изображала птицу печали, Сирина, а Любовь Алексеевна — птицу радости, Алконоста. Сергей Алексеевич выступал в очень красивом наряде восточного пророка, шедшем к его выразительному лицу. Костюм птицы печали очень шел к серьезному лицу Людмилы Владимировны. В этот вечер во мне окончательно сложилось намерение добиться руки ее.
Все мы очень веселились на этом вечере, танцевали, устраивали игры. К этому вечеру относится одно из последних моих воспоминаний, связанных с попытками беллетристической деятельности. Года за четыре до того мною был написан рассказ следующего содержания. Химик Сутугин влюблен в даму, которая доводит его до белого каления своим кокетливым характером. Наняв квартиру в Максимилиа- новском переулке–тупике (переулок этот в Петербурге всегда казался мне жутким местом, располагающим к преступлению), Сутугин устраивает в ней под предлогом химических опытов печь, годную послужить, как краметорий. Заманив в эту квартиру даму, вызвавшую в нем неутолимую страсть, Сутугин убивает ее, бросает в пылающую печь, но в этот момент открывает в той же комнате ребенка, случайно бывшего свидетелем преступления. Сутугину приходится убить также и ребенка. Наблюдая ужасные подробности сгорания двух тел, он сходит с ума.
Рассказ этот был прочитан мною прежде всего Евгении Константиновне. Она издевалась надо мною, находя нагромождение ужасав в нем неестественным. Наоборот, я ценил свой рассказ, указывая на психологические детали его. Через несколько лет он был прочитан мною в нашем философском кружке, дамы тоже не одобрили его. Наконец, за месяц до маскарадного вечера у меня взяла его Юлия Владимировна Блюменфельд, одна из знакомых Стоюниных. На вечере она вернула мне рукопись и сказала: «Если бы этот рассказ прочитал петербургский градоначальник, он послал бы агентов тайной полиции следить за вами».
Свободное копирование
