Іюля. Утромъ читалъ и писалъ немного. Вечеромъ побольше, но все не только безъ увлеченія, но съ какою-то непреодолимой лѣнью. Рѣшился не брать фортепьянъ и отвѣтилъ Олхину, что у меня денегъ нѣтъ, чѣмъ онъ вѣрно обидѣлся, тѣмъ болѣе, что я подписалъ просто «весь вашъ». Открылъ я нынче еще поэтическую вещь въ Лермантовѣ и Пушкинѣ; въ первомъ Умирающій гладіаторъ. (Эта предсмертная мечта о домѣ удивительно хороша) и во второмъ Янко Марнавичь, который убилъ нечаянно своего друга. Помолившись усердно и долго въ Церкви, онъ пришелъ домой и легъ на постель. Потомъ онъ спросилъ у женѣ, не видитъ ли она чего нибудь въ окнѣ, она отвѣчала, что нѣтъ. Онъ еще разъ спросилъ, тогда жена сказала, что видитъ за рѣкой огонекъ; когда онъ въ третій разъ спросилъ, жена сказала, что видитъ — огонекъ сталъ побольше и приближается. Онъ умеръ. — Это восхитительно! А отчего? Подите объясняйте послѣ этаго поэтическое чувство. —
