Моя бакунистская ересь не помешала, однако, тому, что по инициативе того же Волховского, этот кружок предложил мне, на обратном пути в Киев, свернуть в сторону и заехать в Могилев на Днестре и в Каменец-Подольск с тем, чтобы установить связь с тамошней радикально настроенной молодежью. Само собой разумеется, что я очень охотно принял на себя это поручение. В Каменец-Подольске мне впервые пришлось написать и прочитать реферат со специальной целью опровергнуть, при помощи «Капитала» Маркса, идеализацию царизма и реформ Александра II. Защищал эти реформы, в противовес моим революционным взгля-дам, гимназист седьмого класса из крестьян. В конце концов, и он не устоял против соблазна перейти в революционный лагерь.
Но в Каменец-Подольске мне пришлось неожиданно взять на себя и миссию совсем другого рода.
Мне удалось в короткое время распропагандировать несколько гимназистов и семинаристов последних классов, образовать из них местный кружок (в который вошел и упомянутый гимназист из крестьян) и условиться относительно дальнейших сношений между ними и – не помню – Одессой или Киевом (по всей вероятности, я связал их с одесской организацией, по поручению которой я поехал в Каменец-Подольск). И вот, познакомившись со мною несколько ближе, мои новоприобретенные товарищи рассказали мне о страданиях одной, по их словам, хорошей, симпатичной девушки от тирании своей матери, причем они просили меня помочь ее освобождению. Другого пути для этого не было, как увести ее с собой в Киев. И я это выполнил с такой же готовностью, с какой несколько лет перед тем я помог Лейзеру Цукерману и Виленкину бежать от родителей для поступления в житомирское раввинское училище. В Киеве я поместил ее, конечно, в «коммуне». А здесь она – Польгейм была ее фамилия – довольно скоро стала подругой Ларионова, а позже, во время массовых арестов, она перешла к приобревшему, вскоре печальную известность жандармскому офицеру Гейкину.
Углубившиеся в нашем кружке разногласия между лавристами и теми членами кружка, которые стали или все более становились бакунистами, не могли не действовать на него разлагающим образом. Как ни симпатичны были мне, например, Эмме и Рашевский, я чувствовал себя ближе с Катей Брешковской, не входившей в наш кружок и примыкавшей или ставшей в центре радикального, то есть бакунистского крыла киевлян. Стефанович, самый молодой член кружка, довольно скоро фактически оставил его и сблизился с представителями этого крыла, в особенности, с Катей. Со мною Брешковская делилась планами и проектами, о которых я не мог говорить со своими товарищами по организации. А в одном случае, летом 74 г., я предпринял с ней одно дело, помимо кружка, даже не сообщивши о нем товарищам. Случай этот характерен для тогдашних тактических взглядов бакунистов.
Свободное копирование
