В 1928-м году в Германии уже начали сгущаться тучи. В начале 20-х годов, когда мы там жили, никто никогда не посмел бы назвать нас еврейскими свиньями, но в конце 20-х это было уже нормой. От папы приходили письма, но что он писал, мама не говорила. Очевидно, он уговаривал её приехать, потому что мама стала собираться в дорогу. Насколько папу уговаривали ехать, настолько маму отговаривали: там голод, холод, там дикая страна, там медведи по улицам ходят, это безумие туда ехать, да ещё с маленькими детьми… Но мама, как обычно, была непреклонна.
Из Берлина мы ехали в шикарном международном вагоне. Это был последний признак «проклятого капитализма» и, вместе с тем, последний очаг цивилизации. Всё дальнейшее уже было сплошным социализмом без малейшего признака цивилизации: пограничная станция Негорелое с её убогим вокзальчиком, красноармейцы в длинных, до пят, шинелях, в буденовках и с винтовками, которые сопровождали нас даже в туалет – невиданное деревянное строеньице, стоявшее на отшибе, в которое я боялась зайти – темень, холод… Впрочем, темень и холод бывают и при капитализме.
Утром мы сели в поезд, который шёл на Смоленск, он не шёл ни в какое сравнение с теми поездами, в которых я привыкла ездить, причём, отнюдь не международных. Прибыли мы в Смоленск 18 марта 1928-го года. Будь проклят тот день!
Свободное копирование
