Мы как будто получали воспитание демократическое, папа и мама не терпели барства, нам очень часто приходилось слышать фразу: "Подумаешь, какой барин!" К горничной нам позволялось обращаться только за самым необходимым. Но, должно быть, общий уж дух был тогда такой, - барство глубоко держалось в крови.
Папа несколько раз пытался завести, чтобы мы сами убирали свои постели и вообще свои комнаты. Но ничего не выходило. Во-первых, все утром спешили в гимназию, еле даже успевали чаю напиться. Но главное - совершенно было невозможно сломить упорное внутреннее сопротивление, какое мы этому оказывали. "Сам себе стелет постель!" Идет по улице гимназист четвертого класса, - четвертого уже класса! - и если бы знали прохожие: "Он сам себе сегодня стелил постель!" А уж ночную посуду самому за собою вынести - это был бы такой позор, которого никак нельзя было бы претерпеть. Даже если бы в это время никого не было во всем доме, - перед самим собою было бы стыдно и позорно!
Иногда, когда выяснялись непомерно большие траты по дому, у нас начинала во всем проводиться экономия. К утреннему и вечернему чаю нам выдавали только по четвертушке пятикопеечной французской булки, а там, если голоден, ешь черный хлеб. Черный хлеб был румяный, вкусный филипповский хлеб (в Туле у нас было отделение московской филипповсой булочной). Но все-таки после белого было невкусно, а главное - если бы знали: "Этот гимназист ест за чаем только маленькую четвертушечку белого хлеба, а остальное, как дворник, доедает черным хлебом!" Или: "Идет в сапогах, которые сам себе начистил". Щербаков Александр, например, - если бы знал!
Свободное копирование
