Сербское восстание и русско-турецкую войну я помню ясно, - я тогда был в первом и втором классах гимназии. Телеграммы: "Русские войска переправились через Дунай", "перешли Балканы", "Плевна взята". Ур-ра-а-а!.. Восторг, кепки летят вверх. Молебен, и распускают по домам.
Какие мы молодцы! Весь мир на нас удивляется. Русские, как львы, идут вперед, ничего не может их остановить- ни реки, ни горы, ни снега! И все иностранные страны со страхом и завистью смотрят. "Кто разрешит восточный вопрос?" На бумажке четыре портрета - английской королевы Виктории, германского императора Вильгельма I, австрийского - Франца-Иосифа и турецкого султана Абдул-Гамида. Сложить бумажку по пунктирам, - и- из лба Виктории, подбородка Абдул-Гамида, бакенбард Франца-Иосифа и затылка Вильгельма вдруг получается - портрет нашего царя Александра Второго... Замечательно! Сам, значит, бог заранее решил!
Немцы и австрийцы очень нам завидуют, всячески стараются мешать нам и помогать туркам. Только мы их не боимся.
Шли как-то немец с турком,
Зашли они в кабак.
Один тут сел на лавку,
Другой курил табак.
А немец по-немецки,
А турок по-турецки.
А немец-то: "а-ля-ля!"
А турок-то: "а-ла-ла!"
Но русский, всех сильнее,
Дал турку тумака,
А немец похитрее, -
Удрал из кабака.
Вот мы какие молодцы! Так мы войну и кончим, - придется немцу с конфузом удирать. Только вот горе, - я просто в отчаяние приходил: всех турок перебьют! Когда вырасту большой, - мне ничего не останется!
Г е р о й. - Это был настоящий, самый несомненный герой с георгиевским крестом. Был на турецкой войне, брал Плевну. Он к нам поступил дворником. Григорий. Строгое, надменное лицо, презрительные глаза. Говорил с нами, мальцами, как будто большую нам честь делал. Любимое его присловье было:
- Дам четыре раза по шее, - жизнью пожертвую! Когда его спрашивали;
- Верно?
Он с шиком отвечал:
- Нет, не верно, а вереятно, справедливо, окончательно и даже натурально!
Я жадно расспрашивал его про войну. Как вы ходили в штыковые атаки? Скакал перед вами Скобелев на белом коне? У меня был листок с отпечатанным портретом Скобелева, и под ним длинные стихи, - начинались так:
Кто скачет, кто мчится на белом коке
Навстречу свистящих гранат?
Стоит невредимым кто в адском огне
Без брони, без шлема, без лат?
Кто в кителе белом, с крестом на груди,
Мишенью врагам нашим служит?..
И еще я спрашивал: было у вас, что нашего солдата отрезали турки от своих, а он проложил себе назад дорогу прикладом сквозь три батальона турок? Сколько турок ты посадил на штык?
А Григорий вместо этого рассказывал такие вещи:
- Пришли мы в место одно, называется Казанлык. Там масло делают розовое, - до чего же духовитое! Цены ему нету. Сто рублей капля одна! Чтобы каплю одну такую добыть, нужно, может, целую десятину роз изничтожить. Вот пришел нам приказ уходить... Что с этим маслом делать? Брали помазком да сапоги себе мазали.
Я ахнул:
- Сапоги?!
- Что же с ним делать? Не им же оставлять!
- Отчего же не оставить? Ведь они невооруженные, наверно, были.
- Нешто можно!
Я не мог понять, почему было нельзя. Настоящий герой, мне казалось, не стал бы этого делать. Или еще:
- Девки турецкие и бабы ходят закрымши лицо, - вроде как бы занавеска висит с головы, только глаза в щелку глядят, да нос оттопыривается. Ну, конечно, подойдешь, подымешь занавеску у ней, поглядишь. И, конечно, вообче...
- Что вообще?
- Вообче, значит... Ну, как сказать? Понятное дело. Как говорится, - натурально!
Мне было непонятно, но чуялась под этим какая-то большая гадость. И я задумывался иногда: да правда ли он герой?
Свободное копирование
