авторів

1427
 

події

194062
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Irina_Ratushinskaja » Серый - цвет надежды. Глава 19.

Серый - цвет надежды. Глава 19.

03.09.1983
Барашево, Мордовия, Россия

Но самого главного события в эти голодовочные дни мы, оказывается, еще не знаем! Только теперь, когда все в сборе, Таня и Наташа начинают рассказывать. И чем дальше — тем менее мы способны сдержать восторженный стон, а потом и хохот. Ведь бедная Подуст так торопилась закатать ненавистных Лазареву и Осипову в ШИЗО, что еле дождалась конца нашего свидания! Иначе, конечно, нельзя: а вдруг я ляпну Игорю о происшествии? Тогда — та самая огласка, которой они так до смерти боятся… Но свидание-то наше кончилось в восемь вечера, а последняя «кукушка» уходила из Барашево на Потьму часом раньше. Значит, пришлось Игорю, Альке и нашим обеим матерям (они, оказалось, тоже приезжали, да их ко мне не пустили) тут же заночевать, а утром направиться на первую «кукушку» — ту самую, что должна была везти наших подруг. В Барашево нравы простые: вольные и зэки едут одним поездом, только в разных вагонах. Да и чего стесняться, все вольные здесь тюремщики. Что они, зэков не видели? А на свидания сюда приезжают редко не заказывать же отдельный поезд для случайных посетителей! Мы с наслаждением представляем себе, что было дальше: вот ведут Таню с Наташей два автоматчика. Выводят из зоны — и к платформе, где Игорь с семьей и кучка сотрудников лагеря, едущие в свободный день отовариваться на Потьму, а то и в Москву. На что был расчет? Что не узнают друг друга? Как бы не так! Конечно, они никогда не встречались, но, раз нет нагрудных знаков, — ясно, что женская политическая зона. Игорь уже открыл было рот, но Таня его опередила:

— Здравствуйте, Игорь!

Она-то знала его в лицо, как и я ее Ивана — сколько мы вместе просиживали над фотографиями наших мужей! Игорь кинулся к ним:

— Куда вас везут? Как фамилии?

И Таня отчетливой скороговоркой чеканит ему: кого везут в ШИЗО, и за что, и кто голодает и бастует. На сколько суток каждую — и то не забыла! Что делать автоматчикам? Стрелять? Так нет же попытки к побегу! Тут, наконец, лагерная публика на платформе (в основном бабы), даром что не при исполнении обязанностей, догадалась кинуться на Игоря, оттесняя его от наших. А он, стряхивая их с себя — осторожно, чтоб этих красавиц не повредить — все рвался к Тане. Вдруг еще что-то успеет крикнуть? Но информацию Таня уже оттарабанила и теперь позволяет себе напоследок:

— Мы вашу Ирочку очень любим! И Наташа:

— Очень-очень!

За эти два единственных слова Наташа поплатилась так же, как и Таня за все возмутительное разглашение лагерных дел — обеих лишили очередного свидания.

Тут их оттеснили друг от друга окончательно, и поехали они в соседних вагонах: счастливые нежданной удачей Таня и Наташа и моя семья — матери, сдерживающие слезы, Алька, по молодости и незакаленности сдержать их неспособная, и Игорь.

Сейчас уже, вспоминая эту сцену вместе с ним, спрашиваю:

— Каково тебе-то было?

Но он не любит про свои эмоции.

— Все дорогу облизывал Альку. Детеныш был в полном шоке. Я-то заранее знал, что могу увидеть, а она ведь — в первый раз…

Конечно, доехав до Москвы, он в то же утро пустил эту информацию по всем каналам — и пока наши сидели в ШИЗО, а мы голодали — все уже стало известно. Нет, это надо чувствовать: вместо того, чтобы неделями маяться с крохотной запиской или ИНЫМ СПОСОБОМ и ловчиться, как передать, — такое везение! Ай да Таня! Как сориентировалась! Ведь растерялась бы на секунду и все пошло бы прахом. Мы выражаем ей свои восторги в нашей обычной манере:

— Со своим мужем свиданий не имеет — так с чужим урвала!

— Ирочка, не устроить ли вам сцену ревности?

— Сейчас, сейчас вцеплюсь в волосы!

— А Подуст, сердечная, как должна переживать!

— А КГБ?

Отсмеялись, и пошли разговоры о семьях, достали фотографии — сто раз уже всеми виденные. Но теперь рассматриваем каждое лицо с новым вниманием: когда-то Бог приведет встретиться? Все эти незнакомые люди — почти родные нам, мы ведь знаем, как их любят те, с кем нам вместе идти через лагерный срок.

А Игорь, когда мы встретились с Таней уже в Америке, все удивлялся, какая Таня маленькая. Тогда, под двумя автоматами, она показалась ему из-за своей королевской осанки — очень высокой. Впрочем, как все королевы.

Это, конечно, не единственное, что просочилось на свободу в тот трудный август. И опять же благодаря безудержному карательному восторгу нашей «белокурой бестии». Еще одиннадцатого августа, до всех главных событий, она не нашла ничего лучшего, как провести с пани Ядвигой воспитательную беседу прямо в присутствии допущенных на свидание ее родственников. Каково было сыну и сестре нашей твердокаменной Ядвиги слушать такой диалог:

— Беляускене, вы ведь уже пожилая, на вас здорового места нет (следует перечисление всех ее болезней). Хоть о родных бы подумали. Не наденете нагрудный знак — поедете в ШИЗО, а оттуда и здоровых выносят!

— Я лучше умру, а не пойду против совести.

— Все равно заставят!

Так и уехал Жильвинас обратно в Литву, очень хорошо себе представляя, что собираются сделать с его матерью, если она не пойдет против совести. И, конечно, Игорь с Жильвинасом встретились и все сопоставили. Война нашей зоне была объявлена, но кроме двух сторон — нас и КГБ — была еще и третья в этой войне: все те люди, что боролись за нас со свободы. Из России, Украины, Литвы, Англии, Швеции, США… Ох, как хочется перечислить все страны и всех — поименно! Но нельзя — имена одних в секрете от КГБ, имена других я так никогда и не узнаю (тысячи их писем, отправленных к нам в лагеря, сожжены цензурой, и ни одно не дошло!), имена третьих сами по себе заняли бы два-три тома. Названия стран? Откройте географический атлас почти на любой странице — и будьте уверены: там тоже были те, кто стоял у советских посольств, собирал подписи в нашу защиту, молился за нас. И как раз эта третья сторона решила исход войны: перед нами, обессиленными, неохотно открывались ворота лагеря, выпуская одну за другой. Пока Малая зона не перестала существовать. Но это не значит еще, что все обрели свободу. До сих пор сидят по ссылкам Татьяна Великанова и Елена Санникова. И я, уже с другой стороны советской границы, срываю голос: поможем им! Добьемся для них свободы! Верьте, люди третьей стороны: все зависит от вас, и вы можете гораздо больше, чем сами думаете!

А пока мы медленно выходили из голодовки: таскали на себе килограммовые послеголодовочные отеки, теряли сознание от резких движений, но все же мало-помалу приходили в себя. Первого сентября за Татьяной Михайловной явились.

— На этап!

Ну, тут уж мы навалились на нашего «врача-палача» Волкову. Кстати, потом она вышла замуж, поменяла фамилию и стала… Зверева. Честное слово, это не беллетристический ход — у меня и фантазии не хватило бы. Наша Вера Александровна вполне историческая личность, и прятать ее имя от КГБ нет надобности. Они и так хорошо знакомы. Не позволили мы увести Татьяну Михайловну, вызвали медчасть:

— Двух суток не прошло после голодовки! От работы вы ее освободили, а от этапа — нет? Да вы знаете, что такое этап?! В общем, так: признаете Великанову годной к этапированию, а с ней по дороге что-то случится — мы все свидетели. Не открутитесь потом!

Подействовало — то ли это увещевание, то ли заявление в прокуратуру. Но уже ясно, что быть нам вместе считанные дни. И радуемся, и грустим. И собираем ее в дорогу. Пани Ядвига шьет из обрезков кроя комнатные туфли прочные, красиво простеганные, неторопливой зэковской работы. На них она еще и вышивает сложную символику: тут и мы все, и прошлое, и будущее, и звезды, и колючая проволока. Я записываю все стихи, которые могут пройти цензуру из «детского цикла». В виде подарка внуку Татьяны Михайловны — вдруг да пропустят? Татьяна Михайловна переживает:

— Я уеду, за вас наверняка возьмутся с новой силой. Да, похоже на то. Главные свои сюрпризы они наверняка придерживают, чтоб Татьяна Михайловна не могла о них рассказать на свободе. Ну да ладно, связь все равно будем держать — не зря так подробно обговаривали наши СПОСОБЫ. Выше нос! Не пропадем!

Татьяна Михайловна раздает все свои вещи. Тане — словарь, мне Библию и томик Мандельштама, одежду — всем поровну. Ссыльные уже едут в своей одежде, и на вахте Татьяну Михайловну ждет посылка из дома — с вещами «гражданского образца». Мы уговариваем ее взять что-то теплое с собой — ни в какую!

— У меня все будет, а у вас пока — ничего. И когда пятого сентября за ней приходят — так и идет к воротам без телогрейки, в чем есть, с маленькой самодельной сумкой. В сумке — все наши подарки и запихнутый Раечкой в последнюю минуту кусок лагерного хлеба. Все уже переговорено, но как трудно прощаться! Присели перед дорогой — по старинному обычаю. Провожаем гурьбой до ворот. Трижды, по-русски, целуемся. Пани Ядвига крестит ее католическим крестом, а мы — православным. Худенькая, седая женщина исчезает в воротах, и с грохотом закрывается замок.

Все. Проводили. Освободившись, я позвоню к ней в ссылку, потом буду звонить уже из Лондона и читать в трубку посвященные ей стихи. Но увидеться мы так и не увидимся: после освобождения я буду слишком слаба для тяжелой дороги в Казахстан. И теперь грызу себе локти: как же все-таки не поехала? Какое там сердце? Какой бронхит? Как можно было считаться с такой ерундой? Ну не держалась бы на ногах — Игорь бы доволок! А теперь — когда удастся обняться? Господи, прости мне ту дурацкую слабость, сделай, чтоб удалось!

А пока я перебираю ее письма — те, что она писала мне в зону. Они у меня всегда были при себе.

«Ирочка, дорогая, у Беллы Ахмадулиной есть такие строчки в стихе Пабло Неруде:

 

Да было ль в самом деле это?

Но мы, когда отражены

В сияющих зрачках поэта,

Равны тому, чем быть должны.

 

А прочла и сразу вспомнила и ощутила, как мы читали Экклезиаста». И еще:

«…помню я Вас и всех всегда и постоянно, и мысленно разговариваю, спорю даже. Все-таки не успели мы с Вами доспорить на разные темы!» И еще:

«…постарайтесь не болеть и научиться терпению и терпимости. Я не хочу сказать, что их нет у Вас, просто нужно больше, всем больше, чтобы понимать других и непохожих».

 

Ну как же — конечно, Великанова оказывала на меня дурное влияние: она прямо противоречила моральному Кодексу строителя коммунизма… И я училась, училась, училась терпению. Времени впереди хватало — отпустившие мне срок на обучение были щедры.

Дата публікації 02.01.2014 в 03:21

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: