Рядом со мной жил художник. Он занимал всего одну комнату, служившую ему кухней, спальней и мастерской. Возвращаясь к себе как-то вечером, я увидел его выходящим из дома с постельными принадлежностями подмышкой. "Куда вы так поздно, да еще с постелью?" - спросил я. "В ГПУ, - ответил художник, - получил повестку на 9 вечера."
- А зачем постель с собой?
- Как зачем, я же не знаю, зачем меня вызывают. Мне уже дважды пришлось проводить у них время на цементном полу.
Часа через 2 художник вернулся. Я зашел к нему осведомиться. Было видно, что он сильно перенервничал. "Ничего, - говорил он, - слава Богу, обошлось благополучно. Знаете, во время допроса я уже было похоронил себя, но видно я еще имею счастье. Вот, смотрите." Он достал из печки несколько обрывков бумаги, которые стал составлять в одно целое. Передо мной оказался прекрасный эскиз, изображающий двух голодных мальчиков в рваных родительских куртках, занятых поисками пищи в мусорном ящике. Эскиз был написан столь правдиво, что разгадать его не составляло труда.
"Вот это набросок чуть не погубил меня, - сказал художник, - кто-то из "друзей" видел его и донес. Я, собственно, знаю кто. Это один мой коллега. Знаете, такой слащавый, прилипчивый. Больше никто, как только он. Мне удалось убедить следователя, что таких вещей я никогда не рисовал и что у меня в действительности был эскиз, изображавший двух мальчиков, мастеривших тележку, но он был неудачен и я его уничтожил. Я старался говорить это твердым убедительным голосом, глядя следователю в глаза и даже делая усилие изобразить улыбку. Но где душа моя была при мысли, что ему захочется пройтись со мной домой или послать кого и проверить мои эскизы? Теперь же я его предаю огню. Когда следователь ГПУ увидел, что я с постелью, он, как и вы, удивленно спросил, зачем я принес постель. Я ему объяснил, что мне уже приходилось на цементе ночевать и я решил быть предусмотрительней. На что он заметил: "Что ты скажешь! Почти каждый, кого вызываешь, тянет за собой постель..."