Город наш был многонациональным. Много веков он находился под властью Польши, не один век входил в состав Российской империи. Десятилетиями пребывал в так называемой "черте оседлости". Все это не могло не отразиться на национальном составе города. Кроме коренных украинцев в нем жило немало русских, поляков, евреев и других национальностей. Наш дом на Базарной повторял все это в миниатюрном и смешанном виде. Из девяти семей дома только две еврейские были чистокровными. Остальные смешанными. Наша семья была русско-украинской, Острожных - украинско-польской, Махно - украинско-русской, Хмелевских - польско-украинской, Фатхи - мать русская или украинка, а отец, не живший сними, какой-то восточный человек. Остальные были такими же. Кем же были мы, дети?. Формально, как запишут при получении паспорта, а в самом деле - смесь созданная веками. Разумеется кроме евреев.
В нашем доме мы поселились в так называемый парадный подъезд. Здесь жило еще три семьи - Соболевы и Сазоновы. Но при нас они пожили немного, всего около двух лет. У Соболева была очень красивая жена, жгучая брюнетка, и дочь Людмила восемнадцати лет. Через полгода после того как мы поселились Соболев исчез. В те времена такие вещи не обсуждались. Может он бросил семью, а может его репрессировали. По крайней мере, Люда, которая с нами немного водилась, об отце ничего не говорила. Потом исчезла и она с матерью. Только лет через пять Люда явилась к нам во двор, шутила, улыбалась. Она сказала, что уже замужем и снимает квартиру где-то недалеко. О своих родителях ничего не говорила, а мы дипломатично не спрашивали. В их квартире уже жила еврейская семья по фамилии Нис. У часового мастера Абрама и его жены Розы, очень доброй женщины, было трое детей. Старший, Дима, был моим сверстником. Учился он в двадцать пятой школе на Комсомольской. Не более года жила и другая наша соседка, Сазонова. Как и Соболевы, она занимала также одну комнату, но поменьше. Это была пожилая одинокая женщина, о которой говорили, что она тоже из "бывших". Я никогда не видел что бы она с кем-нибудь разговаривала. Родители относились к ней с уважением. У Сазоновой была желтого цвета собака породы болонка, по кличке Мишутка. Наши двери были напротив, и я всегда с опаской проходил по коридору, чтобы не встретиться с Мишуткой. Стоило ему вырваться, как он пулей летел в мою сторону, звонко лая и пытаясь укусить своими острыми зубками. Почему то он не любил мальчиков, и меня в том числе. На взрослых он не кидался. Когда Сазонова поменялась с Острожными квартирами я облегченно вздохнул, избавившись от Мишуткиного террора. У Острожных, как и у Нисов, тоже было трое детей. Старшая, Алла была почти моей сверстницей. Витя на несколько лет моложе меня. Третьей была родившаяся уже после войны Люся. Их воспитывала одна мать - Неля Демьяновна. Отец умер от последствий ранений на фронте. Со сменой соседей всем стало тесно. И вот в начале пятидесятых было решено сделать перестройку нашего парадного подъезда. Кроме жилых помещений к парадному подъезду относилась большая веранда, декорированная деревянной резьбой, огромная терраса, над которой свешивались ветки ореховых деревьев, и общий коридор, куда выходили двери наших жилых помещений. В результате перестройки каждая семья получала отдельный вход. Терраса была отдана нам. Из нее получились кухня и веранда. Коридор и небольшая часть веранды достались Нисам. Остальную часть веранды отдали Острожным. У тех и других прибавилось по комнате. Отец был автором проекта и во многом помог в перестройке. Он же добился разрешения на перестройку в архитектурной службе города. Судя по разговорам родителей это было не просто. Кроме того он помогал с транспортом, так как на работе ему была подчинена полуторка. С той поры прошло уже полвека, а я помню номер машины - УМ 13-60. Особенно трудно в материальном отношении пришлось во время перестройки Острожным. На руках у Нел и Демьяновны было трое детей. Да и мы были не богаче. Легче всего было часовщику Нису. В своей будочке он зарабатывал значительно больше чем мой отец-инженер, или медсестра Неля Демьяновна.
