Осенью я пошел в школу. Тетрадей не было, мать мне сшивала их из оберточной бумаги. Чернила делали из бузины. Мне они нравились за их коричнево-золотистый цвет. Ручек тоже не было, перья крепили к палочке нитками. Вместо портфелей были холщовые мешки, но некоторые щеголяли командирскими сумками. Это было предметом зависти, и моя мечта осуществилась только к третьему классу.
Учился я хорошо. Три класса, именно столько учился я в этой школе, окончил с похвальными грамотами. Недалеко от школы был детский дом. Его воспитанники ходили в нашу школу. Они были лучше обеспечены школьными принадлежностями, но были постоянно, как и мы, голодными. Может даже больше чем мы.
Рядом со школой был авиагородок. Там в клубе показывали фильмы, а перед ними кинохронику. Нас особо туда не пускали, но мы проникали в любую щель, только бы посмотреть кино. В военном городке было и футбольное поле, где устраивались матчи между воинскими частями. Мы же были и первыми болельщиками. А еще мы ходили в городок посмотреть на живого медведя. У летчиков жила, медведица Машка. Ее часто привязывали на цепях к дереву. Однажды она оборвала цепь и погналась за нами. Где-то в начале шестидесятых годов, в городе Красный Луч, на Луганщине, я случайно встретился с отставным военным летчиком. Когда он узнал из какого я города, то сказал, что служил там в конце войны. Я спросил про медведицу Машку, оказалось, что она была именно в их полку. Летчик рассказал мне историю о ней. Поймали ее маленьким медвежонком в Карелии. Она у них выросла. С ней летали даже бомбить Берлин. Конец ее был печальным. Став взрослой медведицей она стала опасной для окружающих, становилась агрессивной и летчикам пришлось ее застрелить.
По другую сторону Киевского шоссе находился аэродром. Туда ходить было нельзя — стояли часовые. Нас же там привлекали не наши маленькие самолеты, а иногда садящиеся и взлетающие американские. По сравнению с нашими они выглядели огромными. На них тоже были звезды, но вписанные в круг, красные с синим. С концом войны они больше не появлялись.
