8
Сегодня целый день дождь, у нас тетя, Варя скучает, но я не очень. После обеда было вполне уютно и хорошо, я мог бы здесь очень много заниматься. Играл Сереже «Снегурочку» и «Manon»; к первой я достаточно охладел, но вторая меня пленяет, как и прежде. Днем ближе к сроку, назначенному Казаковым, но я, как ребенок, будто не знаю, что ничего не выйдет. Но я не могу искоренить в себе ни надежды, всегда до сих пор оправдывавшиеся, на какое-то чудо, ни легкости мыслей. [В моем положении я ничего не стал бы, пожалуй, менять, я им более чем доволен и могу быть так же бодр, как в «Метрополе» в Москве.] Были в библиотеке. Написал письма к Казакову и Грише; я все думаю о нем, а было время, что я мечтал о нем, как о чем-то невозможном, и я отлично помню, как на Верейской мы оба стояли у окна и он рассказывал, почему Тимофей не уходит с места: «Может быть, он влюблен в своего барина». - «А может быть, я в вас влюблен, Григорий». - «Все может быть, - бегло и весело взглянув, сказал он. - Если бы вы сами не сказали, я бы написал вам об этом». Как это было давно. К тому же у меня до вечера болела голова и все время ноги.