В начале января прибыли в Саратов.
Училище старое. Все отработано. Быстро приучили к дисциплине всех, даже самых нерадивых, а я уже месяца два как считаюсь отличник боевой и политической подготовки. Изучаем двигатель танка, пушку, баллистику, тактику.
В начале апреля 1945 года я стоял на посту, охраняя танки. Смотрю, идет разводящий и ведет смену. Отчего бы это? Я только минут 15 простоял на посту. В чем дело?
—Иди в отдел контрразведки, вызывают что-то...
«Ну, опять началось!» — подумал я. Я уже привык к строгой жизни училища. Мне нравились преподаватели — грамотные были мужики. Порядок, чистота идеальная. Выходные дни. Театр имени Чернышевского. Переписка с друзьями из заградотряда, которые в те дни шли уже по территории Германии. Это они вскоре будут брать усадьбу Геринга...
Обдумываю, что буду отвечать, потому что уверен: наверняка опять про отца...
Капитан из контрразведки встретил меня сверхвежливо. Попросил сесть рядом. Дал закурить «Казбек». Мысли мои бегут лихорадочно. Я знаю, что в моей биографии написано: отец умер.
—Я вот по какому вопросу вас вызвал... Скажите, пожалуйста, где ваш отец?
—Отец? Умер.
—Как то есть умер?
—Как? Он в 1938 году был арестован и осужден на восемь лет. За что — не знаем, а уж там, где-то на Колыме, умер.
—Откуда вам это известно?
—К матери приходила записка, написанная на махорочной обертке, карандашом. В записке кто-то из его товарищей сообщал, что отец умер. Эта записка была кем-то вложена в конверт с нашим адресом, написанным чернилами. В общем, переадресована нам. Подробностей не знаю.
Все это я выдумал на ходу.
—Так, так. А за что его арестовали?
—Толком не знаю. Кажется, на заем не подписывался.
—Ну, хорошо. У меня все. Идите в роту.
Выскочил я от капитана — спина мокрая. Иду в казарму. А там меня уже встречает старшина.
—Приказано переобмундировать и на пересыльный пункт. Тебя отчисляют из училища.
Свободное копирование
