Услыхав тревогу, я сунул в карман браунинг и кинулся на перевязочный пункт. Все были на своих местах. Узнав, что крейсера переходят на правый фланг броненосцев под их защиту, я оставил перевязочный пункт на правом борту.
Палубы обошел командир; увидев у меня дневник в руках, он сказал несколько шутливых слов по этому поводу. (Мы с ним конкурировали по части писания.)
- А где же Ваш попка? - вспомнил он моего любимца.
Это были последние слова, слышанные мною от него.
Вот послышался гром отдаленной канонады, становившийся все слышнее и слышнее.
Пришел отец Георгий, окончивший обход с крестом всех палуб.
- А где мне быть?
- Оставайтесь, батюшка, у меня на перевязочном пункте: веселее будет.
Настроение у всех было очень бодрое, слышались шутки. Я обратил внимание на транспорт "Иртыш", который в это время шел на правом траверзе "Авроры". На безоружном транспорте высыпала на бак масса команды; они смотрели в нашу сторону и радостно галдели. Рожи у всех были развеселые, совсем на спектакль пришли глазеть. Невольно это рассмешило и нас. Но вот наш крейсер вздрогнул от своего первого выстрела из 6-дюймового орудия. Один, другой раз. Пошла трескотня. Шуточки исчезли, улыбочки стали кривыми. Прошел мимо меня Чистяков, маленький, тщедушный матросик, только что поправившийся от тяжелой болезни. Он тащил снаряд к 75-миллиметровому орудию. Я окликнул его:
- Что ты такой бледный?
- Никак нет, Ваше Высокоблагородие.
- Да Вы сами, Ваше Высокоблагородие, такой же, - сказал кто-то из фельдшеров.
Бедный Чистяков больше уже не возвращался, его вскоре убило одним из первых снарядов, разорвавшихся рядом в батарейной палубе. В открытый полупортик 75-миллиметрового орудия, находившегося на правом перевязочном пункте, было занятно смотреть. Рядом падало масса перелетов. Это была эффектная картина: ежесекундно то здесь, то там взметывались высокие, красивые фонтаны воды. Мы на них смотрели весьма наивно и доверчиво, еще не зная, какая тьма осколков при этом со страшной силой летит во все стороны. Веселого "Иртыша" уже не было видно, он куда-то отошел. Теперь на нашем правом траверзе в полукабельтове расстояния находился миноносец "Блестящий"; он уже сильно парил, отставал, держал сигнал: "Не могу управляться". На нем была большая суматоха, команда столпилась в корме. На наших глазах снаряд ударил в переднюю часть судна у мостика, и один матрос, распластав руки и ноги, полетел за борт. Над головой творилось что-то невообразимое. Отдельные звуки выстрелов слились в общий рев. Мы с трудом понимали друг друга. Я то глядел в полупортик, то хватался за дневник. Вдруг дневник вылетел из рук, а сам я в одно мгновение очутился ничком на палубе, больно ударившись головой, грудью и коленом о задраенную горловину угольной ямы. Из носа лила кровь. Рядом поднимались другие. Сотрясением воздуха от снаряда, разорвавшегося вблизи, смело нас, как пушинок. Поднимаясь, я ощупывал себя со всех сторон, думая, что ранен. Впечатление было не из приятных. Убедившись в том, что цел, я пришел в радостное настроение и шутил, говоря, что на крейсере я первый пролил кровь за отечество. Других раненых в это время еще не было. Мы продолжали обсуждать подробности падения. В это время над головой, как раз над перевязочным пунктом, рявкнули два 6-дюймовых орудия правого борта, одно за другим. Прибежал командовавший соседним плутонгом (тут же рядом в батарейной палубе) мичман Щаховский:
- Доктор, переходите скорее на тот борт. Комендоры, открывайте огонь, цельтесь хорошенько.
У меня все было предусмотрено на случай скорой переноски: все находилось в особых ящиках с ручками.
- Санитары, марш!
Едва были вынесены последние вещи, едва мы успели выйти в соседнее помещение, как вслед нам загремели осколки. Правый перевязочный пункт был буквально изрешечен. И борт, и верхняя палуба были пробиты во многих местах. Если бы не коечная защита, то все крупные осколки, пронизавшие койки почти насквозь, очутились бы в наших спинах и вывели бы [из строя] 75-миллиметровое орудие со всей прислугой. Теперь же оказалось только пять легко раненных. Это было поистине чудесное спасение. 75-миллиметровое орудие, находившееся на левом перевязочном пункте, в то время, когда мы явились туда, ожесточенно стреляло.
- Куда Вы, куда Вы, доктор? - закричал мне прапорщик М. Я. Сорокин. Идите на правый борт.
Санитары остановились в недоумении. Оказалось, что часть неприятельских крейсеров обошла нас с носу и взяла в два огня. Это был первый перекрестный огонь, и мы не расслышали команды: "Обоим бортам тревога". Тогда я приказал, как и было раньше решено, расположить все на центральном перевязочном пункте, защищенном хуже, только койками, но зато с обеих сторон. Это было, так называемое, церковное отделение батарейной палубы. Полупортиков с орудиями здесь не было, и операционный стол находился как раз на месте престола. На переборке, отделявшей нас от шпилевого (носового) отделения, висели в киотах иконы, теплились лампады. Здесь было темно, и заранее подвешенные люстры с рефлекторами осветили нашу скромную обстановку. Едва успели мы расположить инструменты, как к нам валом повалили раненые. Кого несли на носилках, кто тащился сам, поддерживаемый товарищем. Еще, еще... Носильщики, сложив ношу с носилок, убегали наверх на свои места. Санитары поспешно разрезали одежду, снимали жгуты, очищали рану. Я делал беглый осмотр, определял степень серьезности кровотечения, туго тампонировал, накладывал повязку, бросался к другому раненому, мои же помощники, фельдшера и санитары, доканчивали повязку, бинтовали, накладывали шины, косынки. Раны были - не то что пулевые - варварские, сильно развороченные, обожженные, загрязненные обрывками одежды. Принесли еще носилки; я оглянулся и увидал улыбавшееся мне бледной улыбкой лицо нашего общего баловня, мичмана Яковлева.
- На стол, живо! Что с Вами, голубчик?
- Нога, ой! - и мичман откинулся назад, заскрипев зубами, теряя сознание от боли.
- Командира ранили! Носилки требуют! - крикнул в это время кто-то.
Свободное копирование
