27 марта. Рано поутру занялись погрузкой угля; на горизонте расставили сторожевые суда: "Урал", "Терек", "Кубань", "Олег", "Изумруд". На этих погрузках всегда разбрасываемся очень далеко и строимся чуть не два часа. Верхнюю палубу загромождать углем уже не будем, дабы не мешать действию орудий. Этой стоянкой я воспользовался для того, чтобы переправить на госпитальное судно "Орел" матроса с воспалением червеобразного отростка. До островов Натуна осталось миль сто пятьдесят. Мы будем проходить их около двенадцати - часа ночи, готовые отразить минную атаку. Команда работает чудно: спокойно, энергично.
В кают-компании еще больше поднялся спрос на музыку: все требуют наш гимн. На лету я присаживаюсь к пианино, играю гимн, какой-нибудь бравурный марш или наш любимый аврорский, который исполняет наш оркестр, грустный, но решительный марш. Он, очевидно, наиболее отвечает настоящему нашему настроению.
Вечером с броненосца "Суворов" телеграмма: "Крейсерам "Олегу" и "Авроре" из крейсерского отряда перейти в броненосный и во время боя быть в хвосте броненосной кильватерной колонны". Бедные транспорты. Зато у нас ликование! Мы - "броненосцы"! Будем сражаться вместе с броненосцами. Погибнем в настоящем линейном бою, а не при транспортах. "Аврора" небронированный корабль с массой дерева, очень небезопасный в пожарном отношении, особенно в кормовой части, где находятся разные провизионные отделения, лазарет, заваленный старым деревом, ящиками с консервами, где тесно, темно, а выход всего один и довольно далекий - в офицерское отделение по трапу. Все опасаются, что с пожаром в корме нам не справиться: оттуда выгонит дым.
* * *
Без дела - тоска. Попробовал проглядеть оперативную хирургию - не читается. Нужно живое дело, какая-нибудь физическая работа. Стемнело. Пробита вечерняя боевая тревога, ставшая уже обычной. Орудия заряжены. Огни потушены. В полутемной кают-компании за столом сидит публика и беседует вполголоса. До островов Натуна осталось несколько часов. Меня клонит предательский сон. Не выдерживаю и ложусь. Разбудят.