Через неделю или две вечером в мой барак являются неразлучные Веселовский и Глазуновский. Увидев меня - а я только что вернулся со стройки, - весело объявляют:
- Ну, Николай, ставь магарыч! В Прагу едешь!..
Прага… Мысли бегут буйной вереницей, но, к своему стыду, я ничего не могу извлечь путного из моей памяти ни о Праге, ни о Чехословакии. Помню, что был Ян Гус, какой-то реформатор, сожженный на костре, кажется, в Констанце. Но за что, когда? Мелькает легендарное имя Яна Жижки. Но с кем он воевал - для меня совершенно темно…
И вдруг, как молния, жиганула откуда-то примчавшаяся мысль: «Не радуйся! В списки ты попал по недоразумению - ведь ты без документов, а вот Глазуновский и Веселовский, имеющие все подлинные студенческие документы и зачетные книжки, в Прагу не едут - их в списках нет!..»
С утра сразу же еду в студенческий союз. Там, как на башне Вавилонской! Иду прямо в канцелярию и там спрашиваю:
- Скажите, пожалуйста, что это за списки висят в коридоре?
- Да там же написано, что это группа студентов, отправляющихся в Прагу.
- Но в списках допущена ошибка. Моя фамилия напечатана, а у меня же нет никаких документов!
- Ваша фамилия? - спрашивают меня. Я называю и слышу чуть раздражительное:
- Но вы включены в списки по личному приказанию профессора Юревича! Вы блестяще сдали экзамен. Смотрите!
И я читаю: «Включить в списки для отправки в Пражский университет на медицинский факультет. Подпись: профессор Юревич».
Много горя и радости видел я в своей мозаичной жизни – и в двух войнах, опустошивших душу, и в страшном Новочеркасском аду, и в Лемносском лагере, но могу сказать с уверенностью, что этот момент, когда я воочию убедился в осуществлении заветной, еще недавно недосягаемой мечты, был, пожалуй, самым сильным и радостным…