«Вы, Иван Федорович, с первых слов озадачили меня. Совершенно верно вы низнаете наших детей, внуков и правнуков. Ваше желание исполнить трудновато, но немного поясню. Ваше желание повидаться одобряю, но судьба нас обидела, жить и видеться этого мы - недостойны. Разсеяны по всей стране...»
Так начиналось письмо писанное моему двоюродному деду. Судя по всему он разыскивал своих родных, пропавших в годы военного лихолетья гражданской войны, раскулачивания, второй мировой... . Кто-то из прошедших такой же трудный путь, но выживший откликнулся. Закончив разбирать письмо, по тексту я выяснила и автора, но об этом чуть позже.
И вот передо мной шесть листов, исписанных мелким почерком. Не меняю ни орфографию, ни стиль. Все как было написано, привожу полностью за исключением крошечного кусочка – того, как сейчас (относительно сейчас, в конце 20 века) жили потомки автора письма – тот небольшой отрывок письма опустила.
А вот то, что было:
«Время выбытия из Гусихи 7 марта 1930 года.
Семья состояла из 9 человек. Отец Георгий Петрович 59-ти лет, мать Просковя Ивановна 60-ти лет, бабушка 99 лет, вдобавок слепая, сестра Вера 17 лет, племянница Матрена 16 лет, моя Феня и две дочки 10 лет и 8 месяцев, и я. Бабушку взяла дочь, осталась в Гусихи, а нас обобрали, все хорошее с нас посымали, и с оружием в руках нас охраняют. Подогнали подводы, нас посадили в сани, никого не допустили простится. Повезли в город Пугачев, завезли в бурс. Из бурса под усиленной охраной повезли на вокзал, где погрузили нас в телячи вагоны по 50 человек, да вещи, и плюс парашу поставели вобче запах дышать нечем. Дров недают. 18 марта довезли до Котласа, поезд остановился в степи, кругом двухметровой глубены лежит снег. На этот снег выгрузились, потом по этому снегу повели нас в бораки. Около километра лезли до них. Бораки сооружены метров по 100 длины, двойные нары, нижние сантиметров 30 от земли, но под ними не земля, а лед и снег лежит. Поставлено две буржуйки по концам. Проведены подвесные трубы для обогрева и сушки. Крыша покрыта жордочками и еловыми лапками заброшены, солнце и звезды все изнутри видно. На нарах настил из круглых дрючков, в общем, мякше перины. Выбросили всех нагибель.
Через три дня меня, сестру и племянницу погнали в лес за 150 километров, а потом еще повернули вправо километров на 100. Но итти тропкой очень плохо, она узенька, по ней бегают только звери. Чуть шагнешь в сторону сразу утониш в снегу по уши, сам из двух метровой толщины неможеш поднятся на тропку. Снег сухой пушистый, как иней.
Дошли до определенного места, а там стоит один борак человек на 100, и мы набились как селедки в бочке.
На утро разбили по брегадам. Я попал в брегаду плотников. Начали строить 8-ми квартирный дом. Нам говорят:
- Стройте быстрее для своих семей.
В июне из Котласа в Яренск пароходом привезли семьи. Разместили под открытым небом. То у школы, то у церкви, ково где. В Котласе у меня умерла 8-ми месячна доч, воспаление легких. Отец еле жив.
В июле я со своим соседом решыл уйти из лесу к своему семейству. До семьи итти более ста километров. Продуктов нет. Продукты выдавали на день. С утра мы попросили у конюхов котелок овсяной муки, размолотой для лошадей с колючками. И мы с этим продуктом боле ста километров шли, да тайгой без дороги, по компосу. Часа в 4, утром, все спят. Вышли из борака, взяли направленье и тронулись на северо-восток. Прошли с километр, подошли к реке шыриной метров 30, бегучая, но не бурная. Связали из бревнышек плот, поклали на него одеженку. Плот вперет толком, а сами за ним плывем. Переплыли, собрались, пошли. Солнце летом не заходит, круглы сутки светит.
Ноги наши притупели, решили отдохнуть. Сварили овсянки с колючками, покушали, насобирали сухих листьев, постелили постель. Не помним, как заснули. Проснулись, по кружке чаю согрели, попили и в путь.
К вечеру добрались до деревни где наши семьи. Зашли на кладбище. Попался нам мальчик, мы ево распросили, он оказывается, знает наших. Побежал – сказал. Пришли Федор Тимофеевич и ево девочка, принесли нам покушать. Покушали, а жить там не разрешают, гонят обратно в лес. Несколько дней поскрывались, решили искать работу.
Вышли на берег реки, идет пароход снизу наверх. На него вошли, две пристани проехали, сошли на берег. На наше счастье с московской экспедиции человек ищит рабочих. Мы с ним договорились, он дает мне бланок, говорит:
- Сколько желающих, впиши в этот бланок, и дайте своему коменданту подписать и приезжайте сюда.
Мы написали 13 человек, но к коменданту итти нельзя, потому што не пустит. Я решил бланок за коменданта подписать. Окромя леса, наказания не будет. С этим документом тронулись на пароход. Доехали, сошли с парохода. Нам предстоит итти пеша до места расположения 150 километров.
Идем, а местный комсомол встречает:
- Куда, кулаки бегут? Ваши документы!
Я им показываю этот бланок. Они посмотрели и поехали. На бланки ни штампа ни печати моя одна подпись.
Дошли до моста – нас с восторгом приняли. Сразу снобдили продуктами. Наша дочка очень рада была таким продуктам. Суточны-дорожны оплатили. Выдали кожены сапоги, телогрейки, чтоб комары спину не кусали. На 3-й день мне вручают ювелировку, лист разгрофленой бумаги и 6 человек в помощ. Направляют на участок, где моя обязаность – проверить линию просике и на разграфленом листе отмечать: грунт земли какой, какая трава, возраст леса, годов, высота, толщина, реки ширина, глубина, куда течет. На каждом километре ставить верстовой столб и заклеймить его. А ребята обрубают ветви каковы мешают. Итак мы проработал до снега. Работа закрылась, 10 октября я свою работу здал начальнику партии Савельеву, и с нем договариваюс как сделат лучше чтобы не попасть туда, то есть в лес. Он приглашал с собой в Москву, но документов нет, отпадат Москва. Тогда он мне дает командировку за теплой одеждой, делает полный расчет, снабжат на две недели продуктами.
Получили продукты. Собрали две посылки продуктов своим родителям и отослали. Но отец уже 5 октября 1930 года умер, а мать эти посылки получила.
Я нанял подводу за три пачки махорки и он нас довез до базы экспедиции, где нас еще снабдили продуктами на полмесяца. 14 октября нанял подводу до станции Бобринск, 45 километров, за полпуда пшена. В 9 часов вечера взял билет до Ярославля, а в Вятке перисадка и билеты надо компосироват. А народу как обычно около касс – не пролезиш. Я подошел к дежурному милиционеру, спрашиваю:
- Как закомпосироват? Народу много.
Он говорит:
- Это за билетами толпятся. Давай твои билеты.
Я дал ему билеты, через 5 минут приносит – готово. Я ему за труды осмушку махорки давал, но он не взял, говорит:
- Не положено.
Доехали до Ярославля, сошли с поезда, поехали на Волгу, на пристань. Взяли билеты до Куйбышева. В Куйбышев приплыли – надо билет доставать до Чапаевска. За пачку махорки носильщик билеты принес нам.
Приехали в Чапаевск, пошли на квартиру к бывшему своему работнику, Илье Васильевичу Толчеву. Побыли у него три дня, он хлопотал обо мне, устроить на какой либо завод. Но документов нет и дела нет. Решыли пойти в свой район, от Чапаевска километрах в 18 деревня Самоволино-Ивновка. Дошли до ниё. Солнце на закате, коров гонят на ноч. Встречаются старички. Я спрашиваю:
-Дедушка, нельзя у вас перночевать?
Он говоит:
- Вот в етим доме пускают.
Захожу в указанный дом. Хозяйка топит соломой печ. По всему полу солома. В передним углу лежит собака с кутятами, 5 штук.
Я поздоровался:
- Хозяюшка, пустите пожалуйста перночевать.
Она говорит:
- Документ есть?
Я говорю:
- Вот расчетна книжка, - подаю ей. Она посмотрела, возвращает мне, а сама берет лист бумаги и пишет. Смотрю достает из кармана печат круглу и прикладывает. Подает мне и говорит:
- Через три двора заходите, подай хозяину эту бумажку.
Прихожу согласно бумажки, подаю хозяину. Он с таким восторгом принял нас, вечером совместно с семьей поужинали. Переночевали и утром тоже покушали и в путь. Старались обойти власть и актив. Оказались у председателя сельсовета в руках.
Дошли до Ивановки какова рядом с Гусихой. Зашли к бабушкиной сестре Пелагеи Леонтевне Ялагеной. Отдохнул два дня, беру лист бумаги, пишу заявление начальнику ОГПУ т. Анисимову. Прихожу в Ивантеевку, захожу в кабинет начальника, подаю ему заявленя. Он прочел и улыбается, говорит:
- Я вас без всякой заминки проводил бы в Гусиху, но ваши активисты ненавистники на утро вас привезут ко мне.
А потом спрашивает, как же я добрался без документов. Я объяснил. Он и говорит:
- Никак не придумаю, как лучше... жаль что нет документов. Я б вас устроил на работу. Тогда один выход: в Тростян около Журавлихи есть кулацкий поселок, побудете там до тепла, а там видно будет.
Взял с меня подписку чтоб я нащупвал у кого где что спрятано, кто что говорит, но это все осталось на бумаги. Напрощане сказал он мне:
- Документы достанеш, приезжай ко мне, работа есть.
Являюсь в Журавлиху к коменданту. Он нас устроил в кулацкий поселок. Живем никому не мешаем. Федося Тимофеевна поедит в Ивановку насобирает кусочков, картошки мучицы, вобчем кто чем богат. Привезут ее с кусками. Этими побирушками всю зиму питались.
Из нашей семьи после Котласа осталось 7 человек. Дочка застудилась в холодных бараках. У отца болели легки, умер в лесу в Яренске. Оттуда пребегли я, Феня и дочка Пана, а потом сестра Вера и плимянница Мотя, а поже пришла мать.
Сестра и плимянница в Гусихи вышли замуж под угрозой, как говорят: немил но целуй.
Вобче вся семья растерялась.
К Федосе Тимофеевне в Ивановку приезжала мать повидаться. После отъезда в Гусиху мать заболела через три дня сибирской язвой и на пятый день умерла. На похороны никто не сказал, да и заявится было невозможно.
Хотя эта повесть описана в кратцах, но это действительно сущая правда.
Иван Федорович вы не обижайтесь что писал не придерживался правилу и много не вписал.
Конец первой ссылки.»
