Воспоминания о войне меня не покидают, они постоянно со мной в моих мыслях. Много случаев из прошлых лет я уже вынесла на бумагу, немало отпечатано их в местной газете и в Истранете.
Вот и еще один эпизод вспомнила.
Когда в декабре 1941 года фашистов из Истры прогнали, то я со своей семьей осталась без жилья, как и многие истринцы, потому что фашисты при отступлении сожгли все дома. Мы на пепелище вырыли яму и в ней несколько дней жили в холоде и голоде, одеты были не так уж тепло, а декабрь выдался морозным.
Как сейчас помню, надето на мне было то, в чем успела выскочить из дома при поджоге его немцами.
Поверх ситцевого платья с хлопчато-бумажным свитером накинуто на мне было зимнее пальтишко с полукруглым цигейковым воротничком, купленное за год до войны, на голове – шапка-ушанка, на ногах поверх простых чулочек - кожаные туфли с галошами, полушерстяной шарфик на шее. За спиной рюкзачок, мама успела мне надеть, что в нем было, не знаю. В руке я держала гитару, которую первую успела схватить из горящего дома, и с ней теперь не расставалась ни на минуту. Это был дорогой мне подарок от старшей сестры. Гитару она купила мне со своей первой получки еще до войны, и я уже немного научилась на ней играть. Всю войну эта гитара была со мной, и в минуты горести и радости я играла на ней и пела советские песни.
Первые сутки мы грелись у пепелища, затем стали жечь костер, чтобы согреться. В подполе у нас была припасена на зиму картошка, теперь после пожара она обгорела, мы разыскивали ее среди пепла и ели, за водой ходили на речку Песчанку.
В конце декабря в наше временное жилище заглянули две женщины.
-Есть кто живой? - спросила одна.
-Есть, есть, - крикнула я, - и мы стали вылезать из ямы.
-Здравствуйте, откуда Вы?- спросила я.
-Из Лучинского сельсовета, - ответила одна из женщин, - нас послала в Истру председатель Ручкина Екатерина (отчества я не расслышала). Она просила искать жителей, кто остался в живых и раздавать талоны на хлеб. Сколько вас здесь?
-Четверо, наша семья: отец, мать и мы сестрой. А старшая, Женя, уехала в эвакуацию с детсадом.
-Держите талоны, по триста грамм на человека. А получать идите завтра же в Гучково (теперь Дедовск), на три дня хлеба получите, потом опять талоны принесем. И подыщем вам жилье. Сейчас председатель поехала по округе искать, где целые дома сохранились.
Я описывала в одном из рассказов, как ходила морозным днем за хлебом пешком в Дедовск, туда и обратно. Тогда был сильный мороз, и я обморозила щеки.
Через три дня они опять пришли, эти же женщины, выдали нам талоны на хлеб и сказали, чтобы мы немедленно собирались идти с ними, они покажут дом, в котором мы теперь будем жить, на дачах НИЛ. Дачи НИЛ - дачи для работников науки, искусства и литературы -находились в нескольких километрах от Истры.
Мы простились с пепелищем, с ямой, в которой провели несколько долгих холодных дней и ночей, и пошли за нашими спасительницами.
Они привели нас к большому деревянному дому внешне красивому.
Внутри три комнаты. Все комнаты были совершенно пусты и грязные. Около дома был погребок, дверь которого валялась недалеко от него. Я заглянула в него.
На грязном полу вперемежку с битым стеклом валялись деревянные полки. Точно такие же болтались на стенах в самых нелепых положениях. Всё пространство стен между ними было в хаотичном порядке измазано чем-то, напоминающим варенье и овощные консервы, как будто какой-то злодей решил из своей прихоти расписать стены огромной малярной кистью заготовками из ягод и овощей. Видимо так фашисты развлекались: стреляли из автоматов по стеклянным банкам с вареньем, потому и осколков стекла было огромное количество.
Дом стоял на краю крутого обрыва, и хорошо была видна луговина, а за ней деревня Лучинское, липовая аллея, ведущая в Чеховку. С высоты обрыва виден был также Новоиерусалимский монастырь и город Истра с многочисленными черными остовами обгоревших печных труб на месте домов.
Хорошо еще, что фашисты, удирая, не успели сжечь на даче дома. Но мебель вывезли или сожгли, ее в комнатах не было. Председатель правления дач привез на лошади нам кровать железную и матрац, два байковых одеяла, две подушки, деревянный стол и два стула. Началась наша жизнь под дачной крышей.
Все также было голодно и холодно. Талоны на хлеб нам выдавались, и вскоре уже в Истре покупали хлеб. Как и многие жители, ходили мы за лошадиным мясом в сторону Румянцево. Находили мороженых лошадей, убитых в боях и отрубали топором от них куски мяса, клали на санки и тащили к себе в жилище за много километров. Было тяжело везти, да еще по бездорожью и на жутком морозе. Мама варила нам из этой конины мясной студень и бульон с кусочками мяса
В марте 1942г. Я отвезла больного отца в МОНИКИ в Москву, где при операции он скончался.
Вскоре мы отправились с мамой в свою родную деревню за сто километров от Истры, за Лотошино. До Волоколамска доехали на паровозном поезде, дальше пошли пешком. Кое-где нас подвозила машина, иногда попадалась попутная телега с лошадью. Кругом по дороге встречались полностью сожженные деревни, сердце сжималось, как там наша деревня, живы ли родные, бабушка, тетя, крестный, двоюродные братья и сестры?
Заночевали мы в уцелевшей от пожара деревне за Лотошином, мне разрешили лечь спать на теплую русскую печь.
Я тут же уснула, словно провалилась куда-то. А утром проснулась и долго не могла поверить, что я жива, думала, что умерла, так крепко спала.
Хозяйка дома покормила нас картошкой в мундире, и мы, поблагодарив, отправились дальше, опять пешком.
Наконец, пришли в родную деревню, туда, где я родилась и, где прошло мое детство. Деревни не было, она была вся сожжена. Там, где стоял наш дом, недалеко от бывшего тут же любимого мною в детстве колодца, зияла огромная воронка. «Наверное, бомба попала в дом» - пронеслось в моей голове.
Мы стояли и плакали с мамой у бывшего бабушкиного дома. «Бабушка, милая, любимая, может, все-таки, жива осталась?»- думала я с комком в горле.
Мама печальная, поправляет платок:
-Всю деревню сожгли, ни одного дома не оставили, никого вокруг. Пойдем, дочка.
-Куда же мы теперь, мама?
Мама поглядела вдаль, там за полем, на горизонте, где была соседняя деревня, мы вдруг увидели дом, целый.
-Вот в Озерецкую пойдем, дочка, - сказала она устало,- может там наши, Бог даст, живы.
Мы прошли еще пять километров до соседней деревни, и скоро уже сидели на лавке в натопленной избе. Тут же были еще три семьи из наших деревенских и наши: бабушка, тетя, ребятишки -мои двоюродные братья и сестры.
Мы кинулись в объятия друг к другу. Долго плакали. Бабушка уже знала, что умер ее сын, мой отец, и слезы все текли из ее светлых, измученных и печальных глаз.
Мы рассказали друг другу свои злоключения, переночевали и
рано утром двинулись с мамой в обратный путь, там, в Истринком краю, нас ждали полуголодные две моих сестры.
Родные в дорогу нам насыпали гороха и ржи, дали круглого деревенского хлеба. Через два дня мы благополучно добрались до своего временного жилища на дачах НИЛ.
Может быть, от постоянного недоедания, полученного стресса, тяжестей у меня стала болеть рука, на запястье правой руки с внешней стороны образовалась большая шишка-опухоль. Она выросла так быстро, я даже не заметила, когда это произошло. Я ее показала женщине соседской дачи, и она посоветовала эту шишку обвязать шерстяной ниткой. Я нашла шерстяную нить и повязала ее вокруг запястья. Шли дни, облегчения не происходило.
Вскоре появился хозяин дачи, в которой мы жили. Им оказался московский хирург профессор Аникин, кажется так его фамилия, а имя-отчество не помню теперь. Присутствие нашей семьи на его даче он не воспринял враждебно, а, напротив, сочувственно, рассказывал, как здесь было до войны, какая была мебель и другие вещи для отдыха.
Затем он привез из Москвы кое-какую мебель и вещи. Стал приезжать по выходным и наводить порядок. Мы заняли одну комнату, а в двух других располагался хозяин дачи. Мы помогали ему наводить порядок.
Как-то я показала ему свою руку, на которой был бугор на запястье. Он внимательно осмотрел ее и сказал, что если бы не война, то положил бы меня к нему в больницу на обследование. А теперь попробует лечить по другому способу, и мне надо только потерпеть. Хирург стал разминать мою опухоль пальцами рук. По тридцать минут. Так делал несколько дней, и моя шишка рассосалась, боль прекратилась. Так профессор избавил меня от непонятной шишки и от боли. С тех пор ничего больше не появлялось у меня на запястье. Я не знаю до сих пор, что это была за болезнь, но хирурга Аникина вспоминаю с благодарностью.
Через некоторое время нашей семье дали комнату в общежитии по месту работы, куда мы устроились с сестрами. Это был Истринский совхоз. Директор совхоза Гаврилов распорядился сделать в бывшей монастырской конюшне, стоявшей недалеко от западной стены монастыря общежитие.
В каменном двухэтажном здании было сделано много комнат вдоль длинного коридора. В каждой комнате поселили по одной, а то и по две семьи. Но мы были очень довольны. В каждой комнатке была сложена печка-плита. Ею мы обогревались и на ней готовили пищу. Наша комнатка с балконом была на втором этаже, окно ее выходило на восток, была видна речка, сам город Истра с чернеющими трубами, Волоколамское шоссе и южная стена монастыря.
Рядом с общежитием построили небольшой магазинчик, где продавались продукты по карточкам.
Работали мы в поле с раннего утра до позднего вечера, выращивали овощи для фронта: капусту, морковь, свеклу, огурцы, помидоры, картофель и другие. Работа была тяжелой, зато урожай был отменный, все родилось хорошо, овощи были крупными и росли без пленок прямо в поле. Говорили, что это особые сорта, самые современные, сделанные специально нашими учеными на случай войны.
В октябре1942года меня послали на трехмесячные курсы трактористов вместе с еще четырьмя девушками и тремя юношами в Текстильщики. После учебы вернулись в свой совхоз. Сначала работали в мастерской, а весной сели за тракторы. Мне достался трактор ХТЗ, мы на нем работали вдвоем, по очереди. Было мне тогда шестнадцать лет, как я села за трактор пахать землю.
Так постоянно в моей памяти всплывают то один, то другой эпизод из прошлого, особенно часто из жизни горьких, тяжелых военных лет.
Война сидит во мне занозой,
Не дай-то бог ее опять,
Тревожат о войне угрозы
И не дают спокойно спать.
Свободное копирование
