Как и Аман, тетя Сахру беспокоилась о моей маме, особенно о том, что у нее не осталось ни одной из старших дочерей, а значит, некому помогать ей в работе. Отец может пасти скот, но он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь ей готовить, шить одежду, плести корзины, присматривать за малышами. Это женская работа, мамина забота. В конце концов, он что, не выполнил свой долг, когда привел в помощь маме вторую жену? Разумеется, выполнил. Меня все это тоже беспокоило — с того предрассветного часа, когда я в последний раз смотрела на маму. Когда я думала о ней, то неизменно вспоминала ее лицо, освещенное отблесками костра, — ночью накануне моего бегства. Какой усталой она тогда выглядела!
Эти мысли не шли у меня из головы, пока я бежала по пустыне, разыскивая дорогу в Могадишо. Бесконечным казался мой путь, бесконечными были и колебания — что окажется сильнее: мое желание помогать маме или стремление избежать ненавистного замужества? Помню, как однажды я свалилась под деревом и подумала: «Кто же теперь станет заботиться о маме? Ей надо думать обо всех остальных, а о ней кто побеспокоится?»
Но теперь, как ни крути, возвращаться мне не было смысла: это означало бы, что я напрасно терпела все невзгоды последних нескольких месяцев. Если я вернусь домой, и месяца не пройдет, как отец станет навязывать мне в женихи любого хромого и немощного дурака, какого только сумеет отыскать в пустыне, лишь бы у того нашлись верблюды! А коль так, то я не только буду по рукам и ногам связана мужем, я и маме ничем не смогу помочь. Но однажды мне пришла мысль, как сделать для нее хоть что-то: надо заработать денег и отослать их маме. Тогда она сможет купить что-нибудь нужное семье, и ей не придется так много трудиться.
Свободное копирование
