25 июля. Неаполь.
Это я написал третьего дня, сидя на площади Plebescito в кафе. Это отголосок разговора с А. В. Гольштейн в вечер ее возвращения из Савойи.
На заре. Свежо и рано.
Там вдали передо мною
Два столетние каштана,
Обожженные грозою.
Уж кудрявою листвою
На одном покрылась рана...
А другой в порыве муки
Искалеченные руки
Поднял с вечною угрозой —
Побежденный, но могучий,
В край, откуда идут грозы,
Где в горах родятся тучи.
И чернеет средь лазури
Божьим громом опаленный
Шлет свой вызов непреклонный
Новым грозам, новой буре.
Над чернеющими пнями
Свежесрубленного леса
Шепчут тонкие побеги
Зеленеющих берез.
А в лесу темно, как в храме,
Елей темная завеса
Пахнет хвоей под ногами,
И как гроздья среди леса
Всюду пятна птичих гнезд.
И от карканья ворон
Шум стоит со всех сторон,
Как торжественный, спокойный
Колокольный мерный звон —
Гулкий, стройный
И унылый...
Как над братскою могилой,
Тихо двигая ветвями,
Им береза шелестит:
“Мир уставшим... Мир усопшим”.
Вместе с дальним гулом сосен
Наклоняясь, говорит...
И им вторит издалека,
Нарушая цепь их дум,
Рокот вольного потока —
Вечной жизни будрый шум.
Думой новою объятый,
Я стою... И мне слышны,
Словно дальние раскаты
Человеческой волны...
Свободное копирование
