Наконец, в Варшаве появился Якуб. Он вернулся на работу в банк, и продолжились беседы с милой панной. Отныне их связывала не только эстетическая общность, но и совместно пережитое время страха и тоски. Но ни о каких признаниях по-прежнему ни слова. К концу июля удалось найти способ освободить под залог Макса из тюрьмы. Мать, боясь, наверное, что в Варшаве он вновь влезет в какую-нибудь политическую авантюру, послала его под надзором Янины на отдых в Друскеники. Как тут не насладиться свободой! Он напропалую флиртовал с девушками, совершал большие пешие прогулки, заводил новые знакомства, по целым дням дискутировал, если находился приятный собеседник.
По утрам Янина, сидя за столиком под огромным дубом, занималась своим переводом, после обеда шла гулять берегом Немана, глядя в небо и размышляя. Из Варшавы приходили великолепно оформленные журналы «The Studio».
В августе 1900 года мать, обеспокоенная, что знакомство ее дочери ограничено человеком черт знает какого происхождения, да еще и неимущим, забрала дочь из Друскеник и повезла в Париж. Там как раз была Международная выставка, приуроченная к новому столетию. Обе с удовольствием участвовали в чудесных развлечениях, со страхом глядели на монстра — самое большое явление в области техники, названное Эйфелевой башней, посещали парижские музеи, художественные выставки, магазины мод. Янина, обожавшая путешествия, была бы просто счастлива, если б не цель поездки. Парижские тетки с молчаливого согласия матери все настойчивее искали кандидата в мужья для племянницы, придумывая случайные встречи с самыми разнообразными кавалерами. В конце концов нашлась, как казалось, идеальная партия. Швейцарский еврей, инженер, проживавший в Женеве, который, конечно же, был не прочь жениться на образованной девушке. И добрая Амалия Ситроен дала большой семейный обед, на который пригласила инженера, усадив его рядом с Яниной.
Искусственный dîner[1] оказывал скверную услугу. Разговор молодых не клеился. Взрослые с неестественным оживлением подсовывали им все новые темы для разговоров в надежде, что подхватят хотя бы одну из них. Атмосфера становилась все тягостнее. Кузена Андрэ откровенно забавляло это жениховство. А моя будущая бабка который уж раз чувствовала себя почти уничтоженной. Ведь ничего общего у нее с этим совершенно чужим ей человеком не было. Зачем ей непременно разделять его взгляды? Почему именно с ним проживать свою жизнь? И только тогда наконец осознала, что в Варшаве есть тот, с кем ее действительно многое связывает. Он ведь ждет с ее стороны только знака. Она увильнула от совместного с швейцарским инженером посещения выставки. И больше с ним никогда не встречалась.
А на следующий день купила репродукцию с картины «Король Кофетуа и нищая» Бурнэ-Джонса и, возвратясь в Варшаву, вручила ее банковскому служащему, влюбленному в прерафаэлитов. Этот дар — молчаливое признание — стал поворотным пунктом в их отношениях. Решилась. Наконец-то! Вот так, вместе с новым столетием, в жизнь моей будущей бабки вошел мой будущий дед.
Свободное копирование
