20 Августа. Петербург нас встретил ужасным дождем. На вокзале ждала меня мама; отправилась я с нею в наш новый дом. Подъезжая к нему, я невольно подумала, когда же наконец настанет счастливое время, когда я вместе с моим муженьком поселюсь здесь? Такой наш дом чистенький, уютный, нарядный! Жить бы в нем только, да поживать!
Вот я и в Питере моем любимом, но пусто, безлюдно мне в нем без мужа; не знаю, как дождусь его приезда!
Высылают мне сюда "Туркестанские Ведомости". В одном из номеров я прочитала заметку, касающуюся моего отъезда из Ташкента; между прочим, там говорилось: "Вместе с Сергеем Михайловичем отъезжала из Ташкента Варвара Федоровна, надо надеяться временно. Покидает она наш край, оставляя за собой самые лучшие воспоминания среди тех, кто лично познакомился с ней". (Это уж через чур лестно!)
Муж, в одном из своих писем, очень интересно описывает мне свое свидание с Эмиром, который выехал к нему на станцию Кермине, где мужу была устроена торжественная встреча, обставленная обычной восточной пышностью. Муж описал мне также свое посещение Ферганской области. Народу хлынуло ему на встречу тьма-тьмущая. В Андижане уже за несколько верст от города, и вплоть до места остановки поезда, тысячная толпа туземцев лежала распростертая ниц вдоль полотна дороги, стуча лбами о землю. Гораздо лучше было бы им не восставать и не раболепствовать! Муж прошел прямо в церковь на молебствие при громе орудийных залпов (без помпы среди азиатов не обойтись!) После молебствия муж провозгласил "ура" за только что произведенных георгиевских кавалеров, нижних чинов, отстоявших предательское нападение, и роздал им георгиевские кресты. На Братской могиле была совершена панихида по павшим во время восстания, пушечные выстрелы воздали честь памяти, погибших вдали от родины солдат. Затем на Братской могиле была закладка памятника; первый камень положен мужем. Энтузиазм войск и русского населения громадный. Муж отвергнул приготовленный для него дастархан; он сказал населению, что на всей Фергане лежит черное пятно, за которое она должна нести наказание. Туземцы ответили ему словами полными покорности, но просили телеграфировать военному министру просьбу о снятии с них опалы, обещая, впредь, служить "русскому царю" верой и правдой, в доказательство чего между мусульманским населением Ферганы начался уже сбор пожертвований на разные благотворительные дела. Хорошо было бы, если б их сокровенные мысли соответствовали словам! Наказание наложено строгое; состоит оно в том, что население должно снести кишлаки: Таджик, Мин-Тюбе и Кашгар, где жили главари и зачинщики заговора, и образовать на их место русское поселение на 200 дворов. Кроме того, население должно выплатить контрибуцию в 300.000 рублей.
В городском саду был парадный завтрак. В этом благодатном крае смело можно назначать вперед разные празднества на открытом воздухе, так как летом всегда можно рассчитывать на хорошую погоду; дожди начинают падать только глубокой осенью. Условиям этим могли бы позавидовать антрепренеры наших "Аквариумов", "Буффов" и других злачных мест.
В Оше, самом отдаленном городе, находящемся у подножия Памиров, муж делал смотр войскам и принимал депутации местных жителей. Ему здесь представилась 87-и летняя предводительница Алайских киргизов, так называемая "Алайская Царица", знаменитая "Курбан-Джан". Поддерживаемая двумя сыновьями, она, до некоторой степени, напоминала античную "Корнелию" -- мать Гракхов. Это одна из немногих правительниц мелких ханств, которая ясно сознавала невозможность противиться наступлению, и с самого начала прихода русских старалась быть с ними в наружно-добрых отношениях.
Муж, принадлежавший к числу таких людей, которые всегда выступают в защиту бессильных, освободил из Маргеланской тюрьмы 34 арестованных туземца по делу восстания, и объявил им о прекращении дальнейших судебных преследований, за исключением нескольких главных виновников. В Коканде муж получил адрес, в котором говорится, что туземцы собрали 5.329 рублей в пользу семейств убитых в Андижане. По возвращении в Ташкент, муж принимал наследника Хивинского престола "Тюра-Хана", и задал в его честь обед на сто персон.