* * *
Это легко сказать - "по месту жительства". Но, где оно? О возвращении в Воронеж речи не было вообще, так как он, как писали в газетах, и говорили по радио, был разрушен даже больше, чем Сталинград. Совинформбюро официально сообщило, что в Воронеже из 20000 домов разрушено 18277, то есть, уничтожено почти 92 % его жилищного фонда и разрушена практически вся его инфраструктура, в том числе 67 км. трамвайных путей, водопровод, канализация, телефонная и электрическая сети, и все остальное, что только могло быть разрушенным. Короче, получалось, что город фактически стерт с лица Земли.
Мы были настолько уверены в абсолютной достоверности этой официальной информации, что даже не удосужились ее проверить, полагая, что и наш дом тоже сгорел. Много лет спустя, мы узнали, что вся эта "информация" была насквозь лживой, преследовавшей определенные пропагандистские цели. А на самом деле Воронеж, хотя и серьезно пострадал, но отнюдь не столь значительно, как об этом постоянно трубило радио, и писали газеты. Оказалось так же, что и наш дом был цел и невредим. И никакого пожара в нем не было. И все послевоенные годы (вплоть до 1971 года) в нашей квартире кто-то жил. (Подробно об этом см. часть 5, глава 1 "Воронежская эпопея"). Но, тогда мы об этом, к сожалению, ничего не знали, и даже подумать не могли, что можно было запросто вернуться в свой город, в свой дом, в свою квартиру.
Как потом выяснилось, мы были далеко не единственными кто, поверив лживым пропагандистским басням Совинформбюро, оказался в таком же положении. Так, например, не вернулись в Воронеж в свой собственный дом родная сестра моего отца тетя Галя Файншмидт (Фарбман) со своей дочерью Мерой. Этот дом на Нееловской она купила незадолго до начала войны у наших родственников Кельманов. Так же, как и мы, она была введена в заблуждение все той же лживой официальной информацией, и думала, что дом ее сгорел до тла. А он стоит целехонький и невредимый, по сей день, на том же самом месте, где он и стоял с далеких дореволюционных времен! А ведь это - ее частная собственность! В 1972 году, когда я впервые после войны приехал в Воронеж, то не только видел этот дом своими глазами, но даже посидел на его крылечке, вспоминая те далекие времена НЭПа, когда моя мама водила меня в этот дом к Кельманам, в надежде, что богатые родственники догадаются хоть чем-нибудь покормить ее голодного ребенка.
Но это было уже потом.