В Новороссийск, к "Большой воде", начинался слет ученых, писателей, государственных и общественных деятелей — этих пасынков Добровольческой армии — под град сыпавшихся на них нареканий, среди невыносимых условий, буквально голодая, делая свое дело, покидая оставляемые города последними, часто бросаемые на произвол судьбы, даже предаваемые.
В редакции небольшой провинциальной газеты, где я работал, появились знаменитые писатели, редакторы толстых журналов, люди с мировой известностью. Наскоро был создан союз литераторов и ученых, касса взаимопомощи, бюро для регистрации. Союз начал, через известного английского журналиста г. Г. Виллиамса, хлопоты перед британскими властями о спасении русской интеллигенции, которую, конечно, бросили бы иначе на гибель.
"Осваг", оскандалившийся и формально уже упраздненный, продолжал заявлять о своем существовании обычной буффонадой. Так, была расклеена афиша:
"Вниманию отъезжающих за границу. Спешите записываться в очередь к позорному столбу в день торжества России".
На иностранных пароходах сидели в ожидании отплытия спекулянты и прочие шакалы; рекой лилось шампанское.
Однажды в редакцию ворвался господин высокого роста, в дворянской фуражке, с седыми лакейскими баками. Отворив дверь, он спросил:
— Это какая газета? Суворинская?
Ему ответили:
— Нет
Он крикнул:
— Я так и знал, что жидовская!
И хлопнул дверью. Это был В. М. Пуришкевич.
Через несколько дней он умер от тифа.
Свободное копирование
