Одновременно с этими любовными интригами совершались крупные политические события: союз между Россией и Англией и всем континентом против революционной Франции был заключен. Суворов, вызванный из ссылки, назначен был Генералиссимусом союзной русско-австрийской армии, действовавшей в Италии в феврале 1799 года. Другая русская армия, под начальством генерала Германа[1], была отправлена в Голландию для совместных действий с армией герцога Йоркского, имевшей целью атаковать Францию с севера. Наконец, и едва ли не важнейшим событием было избрание Императора гроссмейстером мальтийского ордена, вследствие чего остров Мальта был взят под его покровительство. Павел был в восторге от этого титула, и это обстоятельство, в связи с романтической любовью, овладевшей его чувствительным сердцем, привело его в совершенный экстаз. Щедрости его не было пределов: он велел купить три дома на набережной Невы и соединить их в один дворец, который подарил князю Гагарину, снисходительному супругу черноокой Дульцинеи. Лопухин-отец был сделан светлейшим князем и назначен Генерал-прокурором сената: должность чрезвычайно важная, напоминающая отчасти, но значению своему, должность первого лорда казначейства в Англии, нечто в роде первого министра. Кутайсов, исполнявший свою роль Фигаро при гроссмейстере мальтийского ордена, продолжал служить для любовных поручений, вследствие чего он из брадобреев был пожалован в графы и сделан Шталмейстером ордена. Он купил себе дом по соседству с дворцом княгини Гагариной и поселил в нем свою любовницу, французскую актрису Шевалье. Я не раз видел, как Государь сам привозил его туда и затем заезжал за ним, возвращаясь от своей любовницы.
При этом la troupe dorée, т. е. офицеры Конной Гвардии, обязаны были принимать участие в том, что происходило во Дворце. Едва подписан был союзный трактат с Англией, я получил приказание отправиться в Петербург и изготовить себе мундир точь-в-точь подобный тому, который носила английская Конная Гвардия (Horse Guards) — красный с синими отворотами, вышитыми золотом. Это было нелегко, ибо, кроме соответствующего сукна, нужно было знать покрой английских мундиров. Но счастье и тут мне благоприятствовало и вскоре я отыскал одного англичанина, по имени Дональдсона, который был когда-то портным принца Валлийского, и сообщил ему о своем желании. Он сделал мне мундир менее чем в два дня, и я тотчас вернулся в Павловск, в новом мундире, которым восхищались все и в особенности Великие Княжны. Два или три других офицера нашего полка едва успели сшить себе такие мундиры, как вышло новое приказание: Конной Гвардии иметь мундиры пурпурового цвета. Пурпур был цвет мальтийских гроссмейстеров, почему конная гвардия и получила этот цвет. В течение четырехлетнего царствования Павла цвет и покрой наших мундиров был изменен не менее девяти раз .
Да не подумает, однако, читатель, что во все это время любовных переговоров, новых политических комбинаций, перемены форм, празднеств и увеселений, происходивших в Павловске, изменились или уничтожились те дисциплинарные строгости, которые были заведены в Гатчине и в Петербурге. Напротив того, их было столько же, если не больше, тем более, что почти ежедневно делались смотры. Эти смотры делались не над корпусами, как во время маневров, а над небольшими частями, вследствие чего всякая малейшая ошибка делалась заметнее. Тут же, в Павловске, находилась так называемая цитадель или форт, по имени Бип, куда сажали под арест провинившихся офицеров[2]. Так, например, сюда попали два полковника из донских казаков, братья Залувецкие, прославившиеся своими боевыми подвигами в итальянскую кампанию 1799 года, которые были арестованы за остроумно-смелые ответы Павлу.
Флота-капитан Чичагов[3] также должен был отправиться под арест за резкий, почти дерзкий ответ императору. Однако, Чичагов воспротивился этому приказанию и не хотел идти под арест, ссылаясь на привилегии, связанные с Георгиевским крестом, кавалером которого он состоял. Взбешенный этим сопротивлением, Император велел сорвать с него Георгиевский крест, что и было исполнено без всякого колебания дежурным Генерал-адъютантом Уваровым[4]. При таком оскорблении возмущенный Чичагов сбросил с себя мундир и в одном жилете отправился в форт. Впрочем, под арестом его продержали всего несколько дней и вскоре после этого он даже был произведен в контр-адмиралы и получил в командование эскадру.
Этот Уваров был полковником одного из полков, квартировавших в Москве в то время, когда Павел впервые увидел Лопухину и увлекся ее блестящими черными глазами. Будучи любовником матери Лопухиной, Уваров естественно принимал также участие во всех махинациях, имевших целью завлечь Императора в любовные сети. Вместе с Лопухиными прибыл он в Павловск, был переведен в Конную Гвардию, вскоре же сделан Генерал-адъютантом и все время повышался в милостях наравне с Лопухиными. Во время обеда, данного заговорщиками, именовавшими себя после убийства Павла «освободителями», Уваров припомнил Чичагову, что он сорвал с него Георгиевский крест. Чичагов отвечал — «Если вы будете служить нынешнему императору так же «верно», как его предшественнику, то заслужите себе достойную награду». Уваров, в качестве доверенного Генерал-адъютанта Павла, был дежурным в ночь с 11-го на 12-ое марта и, как известно, был в то же время одним из главных деятелей заговора.
Во всем мире едва ли найдется страна, в которой целый ряд Государей был бы одушевлен таким горячим чувством патриотизма, как дом Романовых в России. Правда, многие сановники, министры и царедворцы нередко злоупотребляли личными слабостями и недостатками некоторых из Государей, да и сами они зачастую, благодаря чрезмерной самонадеянности, уклонялись с истинного пути; тем не менее, насколько я могу судить по личным моим наблюдениям, я вынес искреннее убеждение в том, что в основе всякого Действия этих Монархов всегда лежало чувство горячей любви к родине. Государи русские искони гордились величием этого обширнейшего в мире государства и нередко считали необходимым принимать меры, сообразные с этим величием, вследствие чего славолюбие это часто обращалось в личное тщеславие, а мудрая экономия в расточительность. Но, помимо свойственной всякому человеку склонности к тщеславию, русские Государи имеют два повода, до известной степени извиняющие это стремление к похвалам: во-первых потому, что большая часть как мужских, так и женских представителей этого Дома всегда отличалась замечательною красотою и физическою силою; во-вторых, потому, что в силу исторических условий, они сделались представителями военного сословия: с самых древнейших времен Россия находилась в постоянной войне со своими соседями и во главе ее армий всегда стояли ее Монархи, сначала Дари московские, а затем Императоры Всероссийские. Благодаря этому, любовь к военной славе передавалась от отца к сыну и сделалась преобладающею страстью в этой семье. И, действительно, не может не возбуждать самолюбия и тщеславия один вид многих тысяч людей, которые двигаются, стоят, поворачиваются и бегут по одному слову, одному знаку своего Монарха. Один весьма остроумный, высокопоставленный и влиятельный при дворе человек говоря о громадных средствах, расходуемых русским государством на содержание постоянного войска, весьма справедливо заметил: «Да впрочем оно так и должно быть, ибо до тех пор, пока у нас не будет Царя-калеки, мы никогда не дождемся перемены во взглядах и привычках наших Государей. Toujours joli garon, toujours caporal!»
Перехожу теперь к описанию событий, закончившихся возмутительным убийством Павла.
Свободное копирование
