Голуби

 Кроме ворон, в детстве я видел еще двух птиц – голубей и воробьев. Нет, я не буду утверждать, как другие, что никаких других птиц в городе не было. Просто я их и не замечал, а если и видел, то не знал, как они называются. Ну, к примеру, соловей – тот же самый воробей, только стройный. Да и синица, тот же воробей, только с цветными крыльями – при соответствующем освещении и скорости полета – можно и не отличить. Как однажды, уже в начале 2000-х гг. моя мать мне взахлеб рассказывала, что в Серебряном Бору она видела воробья-альбиноса! Обычный воробей, только белый! Он клевал крошки хлеба, вместе с остальными воробьями и она, всем сидящим рна лавочке рассказывала о том, что он – альбинос и какое это редкое явление в животном мире. Я слушал-слушал и потом спросил – он был действительно снежно-белый или, может быть, желтоватый? Ну, да,- ответила она – немного желтоватый, как бы лимонный. Вот тебе и альбинос – Иволга – обычная иволга! Пугливая, гадина, но видимо привыкла уже к городу и подходит к людям – жрать-то хочется. Так и мы – знали только те имена, которые называли наши родители. А поскольку родители были, в основном, рабочие, а не крестьяне, то, кроме воробья и голубя (так хорошо отличимых друг от друга) сами ничего не знали.

Воробьев мы всегда называли «жидами». Мне казалось, что это название было дано этим птицам потому, что они много и сильно кричат. Причем на разные голоса. Действительно, когда соберутся на базаре местечковые евреи, шум стоит такой же. Хотя взрослые, с кивком на Русскую Православную Церковь, говорили нам, что, когда распинали Христа, голуби пытались клювиками вытащить гвозди, а воробьи, наоборот, эти гвозди и подносили. Откуда взялась такая сказка – не знаю. Как не старалась церковь уничтожить наше родное язычество, полностью ей это не удалось и очень многие языческие предания в виде суеверий или баек, влились в христианство.

А голубей в нашем квартале было видимо-невидимо. Такого обилия птиц я больше никогда и нигде (имеются в виду большие города) не видел. Обычно они рассаживались на жердочке, которая шла вдоль всей крыши и должна была обозначать, типа, перила или загородка. И представьте себе – их было так много, что они занимали половину жердочки. А дом наш, какой-никакой – девяносто метров длиной. В детстве мы что-то такое мерили. Поэтому, поднявшись в воздух, голуби нашего двора представляли собою внушительную стаю. Летом, в солнечную погоду, от них можно даже было увидеть движущуюся тень – ведь двор наш еще не был таким заросшим и травы в нем, как таковой, не было. Грязи от них было – не в сказке сказать, ни пером описать. Весь край крыши был в птичьем говне. Мы жили на пятом этаже, наш балкон не имел крыши, поэтому я хорошо помню, как он быстро засерался птицами. Белье повесить было невозможно – его пришлось бы еще раз стирать. Поэтому некоторые (кто мог) делали крыши над балконами, другие – закрывали  повешенное белье сверху клеенкой или (потом, когда она появилась) полиэтиленовой пленкой. Третьи – старались повесить белье поздно вечером, а снять – рано утром, когда еще его не успели обгадить голуби. В общем,- каждый выворачивался по-своему от этого несчастия. Зимой, естественно, все было намного лучше. Голубь – птица теплолюбивая.

Самым, угаженным голубями местом, была помойка, расположенная прямо посредине нашего двора. Добросердечные старушки, не зная чем бы замолить грехи своей молодости, там кормили голубей, считая это богоугодным делом. Одна бабка, даже сказала нам слова, якобы из Библии, что они не жнут, не сеют, а бог, нашими руками, питает их. Ну, не знаю как Богу, а нам от этих голубей было тягостно. Иногда, когда бабки, не имея никакого стыда и  совести, сыпали крошки хлеба прямо на асфальт, голуби обсерали его так, что можно было запросто поскользнуться. Нам, детям, это было в тягость, поскольку к помойке подходила прямая асфальтовая дорога, на которой было очень удобно играть в банки. Узнав, что некоторые люди, вешали над балконом паленого голубя, чтобы те не пачкали их белье, мы решили поступить также. Поймали голубя, свернули ему шею, наложили бумаги и подожгли. Вонь стояла невероятная. Все мы провоняли этим паленым голубем. Но результата никакого не получили. Бросив дохлого голубя около помойки, мы вокруг него насыпали хлеба и что – живые голуби не обращали никакого внимания на своего мертвого соплеменника. Они как-то осторожненько обходили его и не более…

Живя на последнем этаже, летом, я просыпался и засыпал под голубиное курлыкание. Некоторые мои знакомые, позднее, говорили, что это очень романтично. Моя мать, наоборот, не могла нормально засыпать, когда курлыкали голуби. Но ее можно понять – молодая еще, одинокая женщина, раздражается всегда любой мелочью. Может быть эти звуки и меня не вызвали бы никакого отвращения, если бы не было той голубиной грязи, которую я находил каждое утро на балконе. А какой шум от хлопающий крыльев был, когда голубиная стая, неожиданно, испугавшись чего-то, резко взмывала в воздух. Как будто бы хлопали в сотню хлопушек! Интересно! А весной к голубиному курлыканью добавлялся писк голубиной молоди. Действительно – романтично, романтично…

Но мы, дети, были лишены романтики. Для нас голубь не был «божьей» птицей, а, наоборот, был тупой, глупой курицей, носившей презрительное прозвище «сизарь», на которой очень удобно учиться стрелять. Сначала мы били голубей из рогаток, ловили тазом или ящиком, потом перешли на духовые трубки, затем, самые ловкие, стали ловить голубей руками. Иногда голубей ловили подъездом.

Последний способ лова – самый оригинальный. Двери нашего подъезда закрывались достаточно тугими пружинами. К ручке двери мы привязывали длинную веревку, на которую голуби не обращали никакого внимания и открывали дверь, предварительно насыпав хлеб внутри подъезда. Голуби, в поиске еды, заходили внутрь, мы отпускали веревку, дверь захлопывалась, ну а дальше – дело техники – руками мы сбивали голубя, который обычно бился либо у двери, либо под потолком. Ну а ловя тазом или ящиком, мы подпирали ящик или таз палкой в неустойчивое равновесие, предварительно привязав веревку в палке и насыпав под тазом хлеба. Оставалось только дождаться хорошего голубя и дернуть веревку. Ящик или таз накрывали голубя.

Несмотря на то, что голуби были достаточно легкой добычей, никто их никогда не ел. Уж очень они были гадкие. Все корявые, с больными исковерканными лапками, с растрепанными перьями – они были действительно неприятны на вид. И служили, в основном, только мишенью для обучения стрельбе. Ящиком и подъездом мы старались поймать только улетевших с чужих голубятен породистых голубей. Удивительно, как мы ничем не заразились. Но, видимо, наш иммунитет, не испорченный ни врачами, ни лекарствами был необычайно силен. Не скажу, что слабых детей не было – были, но они с нами не играли и вообще – умирали быстрее, чем сейчас, еще в младенчестве.

Мать говорила мне, что появление сизарей в Москве вызвано тем, что в 1957 году во время Фестиваля молодежи было много выпущено голубей, как символ мирной жизни. В центре выпускали белых, красивых породистых, голубей, ну, а подальше от центра, хороших пожалели и выпускали обычных скальных голубей. Которые достаточно хорошо освоились – высокие дома со слуховыми окошками, обширными чердаками полностью заменили им привычные условия существования. Сизари неплохо размножались, пока не заполнили всю Москву. Скажем так: не заполнили, а загадили и не было от них никакого спасения, пока не были выпущены сокола, которые в несколько лет резко сократили их поголовье до разумного уровня. Помните - обосраный памятник Пушкину на Страстной площади, загаженная брусчатка около Исторического музея – сейчас это все стало чистым и все это благодаря соколам.

Но мне кажется, что широкому распространению голубей по Москве способствовала необыкновенная дешевизна хлеба в Брежневском СССР. Люди покупали целый (!) батон хлеба, чтобы скормить его голубям. И для их кошелька это не было большим ударом. Моя мать, хоть и не понимала ничего в экономике, но была в ней, этакая деревенская мудрость, говорила: «Если люди начинают крошить хлеб голубям – значит хлеб очень дешев. Надо его дорожать!» Интересно, что в те годы во всех булочных висел плакатик «Умейте хлебом дорожить». Но, несмотря на это, выбрасывание хлеба в помойном ведре было обыкновенным явлением. И, когда ребенок ронял кусок булки на землю, родители не отряхивали хлеб, а вырывали из рук у ребенка и выбрасывали. Да, к сожалению, люди умеют дорожить только дорогим.