Но долго не могли мы забыть одного, сильно взволновавшего нас обстоятельства. Егор Андреевич жил холостяком и занимал всего только одну комнату. Как он жил и чем занимался у себя дома, мы, ученики, не имели ни малейшего понятия. Знали мы только, что ни с кем из учителей он компаний не водил, ни у кого из них никогда не бывал и никого у себя не принимал, в клубе не бывал, в карты не играл и ничего не пил.
Куда он девал свое свободное время, было для нас загадкою. А свободного времени было у него много, потому что в гимназии преподавательского дела было мало. Часто и даже очень часто Егора Андреевича видели заседающим в разбросанных по улицам лимонадных будках, в которых торговали не продавцы, а продавщицы -- молодые мещаночки. Обыватели объясняли эти посещения будочек амурами. Но на поверку вышло иначе: дело вышло гораздо серьезнее амуров. Открытие это сделали мы, претенденты на поощрение со стороны Академии художеств. Случалось, что иногда мы сходились к нашему ментору для занятий рано и нередко не заставали Егора Андреевича дома. В таких случаях мы имели право доставать ключ из той щелочки, куда он его, уходя из дому, прятал, и входить в комнату, не дожидаясь хозяина. Раз мы почему-то собрались двумя часами раньше и, войдя в комнату, к удивлению своему, увидели повернутый лицом к стене большой подрамник, который Егор Андреевич, очевидно, позабыл убрать. Раньше мы его никогда не видели. Понятное дело, что, пользуясь отсутствием хозяина, мы сейчас же бросились с любопытством рассматривать невиданную нами картину. Но лишь только мы перевернули полотно, как тотчас же остолбенели от неожиданности и изумления. Перед нами оказалась картина, изображавшая женщину с приподнятыми кверху руками. Это была одна из продавщиц в лимонадной будке. Вся соль нашего открытия заключалась в том, что на картине она была изображена совсем без платья. Вернувшийся в этот момент Егор Андреевич с неудовольствием вынес свое художественное произведение из комнаты и пожурил нас. Случай этот, конечно, на другой же день стал известен ученикам всей гимназии, и злополучная натурщица скоро исчезла из своей будки, потому что все гимназисты стали показывать на нее пальцами, а ученики старших классов начали объясняться ей в своем роде в любви.
Кисти этого самого Егора Андреевича принадлежали и повешенные в актовом зале портреты директора и инспектора -- о чем я уже упоминал. Замечательно, что как эти портреты, так и лимонадная девица были проникнуты каким-то зеленоватым оттенком, которого не было в натуре. Такова, должно быть, была особенность таланта художника. Что же касается наших рисунков, то через год, кажется, а может быть, и еще больше, когда мы о них уже совсем позабыли, они были возвращены из Петербурга, каждый с жирным штемпелем Академии художеств. Два из них были удостоены хвалебного отзыва. Начальство вставило их за стекло в дешевенькие рамочки и повесило в актовом зале. Один из них, изображавший две человеческие ноги, принадлежал, как теперь помню, карандашу ученика Бойченко. Моя же работа поощрений не удостоилась, и из списка талантов меня тотчас же вычеркнули. Целы ли эти рамочки с рисунками теперь, не знаю. Не знаю также, что сталось с Егором Андреевичем. Когда я кончил гимназию, он еще продолжал здравствовать и учительствовать, но для посещения лимонадных будочек, кажется, к тому времени уже устарел.
Свободное копирование
