Летом 1926 года, когда магазея осталась полупустой, меня позвали вернуться в лесхимартель, которая к этому времени расширилась и набирала пайщиков даже из соседних волостей.
Сдал ссыпной пункт, пошел в артель счетоводом. По нынешним меркам тогдашний счетовод — это и бухгалтер, и экономист, и кассир, и писарь. Сделали меня, членом правления, поручили руководство культпросветкружком. Вдобавок к этому выбрали еще и заседателем в народный суд. Так что занятий хватало и на дни, и на вечера, и на воскресенья.
В Щелканове удавалось бывать редко. Но в саже уже не коптился, ходил в чистой одежде, в округе стал приманчивым женихом для многих девушек и их родителей. Мать не раз намекала, не пора ли мне жениться. Дружил я по-хорошему с одной девушкой. Красива, стройна, в работе сноровиста. При встречах наедине поговаривали уже и о свадьбе. Но раза два-три довелось мне послушать, каким тоном она говорит в раздражении со своими братьями, задумался: «После женитьбы она и со мной будет так же собачиться?» Расстались. Жил, к огорчению матери, холостяком. А на той девушке позже женился мой приятель и уже через несколько лет при встречах упрекал меня: «Эх ты, Иван! Сам ее разглядел, а меня не надоумил. Дружками же были, мог бы сказать. Живем — брань и воркотня с утра до вечера!».
Свободное копирование
