Уезжая в Петербург, я не знал еще, как здесь устроюсь, на какие средства буду существовать, но решил ориентироваться на "Мир искусства". Сняв комнату на набережной Васильевского острова, прямо против Николаевского Моста, и наскоро устроившись, я отправился знакомиться с Дягилевым в редакцию журнала на Фонтанке.
С Дягилевым я уже состоял в переписке еще до отъезда в Мюнхен. Он следил за моими положительными отзывами в "Ниве" о его первых выставках и прислал мне письмо, выражая признательность за сочувствие к его затее. Со своей стороны я просил его разрешения при случае заглянуть на его коллекцию картин. На это он ответил мне следующим письмом от 18 января 1896 года:
"Очень рад был бы иметь удовольствие познакомиться с вами и видеть вас у себя, но, к сожалению, ввиду моего скорого отъезда за границу, принужден просить вас отложить нашу беседу до осени, так как пастели мои сняты, а прочие картины завешены. Осенью буду очень рад вас видеть, тем более что, как мне кажется, наши вкусы и направления очень сходятся. Я своими двумя статьями в "Новостях", а также выставлением моих картин преследую ту же цель - хоть немножко открыть глаза нашей публике и... художникам. Конечно, это - лишь скромное начало, но я надеюсь, что и моя капля не пропадет даром. Мне кажется только, что вы крайне преувеличиваете возможное значение моей коллекции. Во-первых, я не богат и, во-вторых, не задаюсь галерейными целями; я просто имею несколько друзей среди художников Мюнхена и Парижа, и при помощи их дружбы мне удалось купить несколько удачных вещей. Конечно, я намерен продолжать собирать, но не думаю, чтобы когда-нибудь я был в состоянии устроить что-нибудь самостоятельно цельное. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше ко мне внимание и очень радуюсь встретить единомышленника. Надеюсь, мы как-нибудь поговорим откровеннее".
Я уехал в то же лето в Мюнхен, и мне не пришлось с ним познакомиться. Подходя к черному трехэтажному дому на Фонтанке, 21, где помещалась редакция "Мира искусства", я испытывал чувство тревоги, не зная, как встретят меня мои единомышленники по борьбе за новое искусство, с которыми я уже два года состоял в деятельной переписке. В свою очередь, поджидая меня - ибо я известил редакцию о своем приезде, - они также не были уверены, окажется ли моя живопись столь же для них приемлемой, в такой же мере созвучной им, как и мои статьи и теоретические высказывания. Об этом мне вскоре признался Дягилев. Они знали, что я художник, но понятия не имели о том, что и как я пишу, хотя и верили Серову, уверявшему, что я "как будто ничего себе".
Свободное копирование
