В последний раз я видела Николая Владимировича на похоронах Астаурова. Борис Львович Астауров — классик естествознания в точном и буквальном смысле этого слова. Работал он и с дрозофилой. Первоклассные исследования. Главный его объект — шелкопряд. Практическая работа самым органическим образом сочеталась с теоретической биологией. И в области теории он совершил великие дела. Одно из самых изящных доказательств хромосомной теории наследственности принадлежит ему. В одной яйцеклетке он сумел сочетать плазму одного вида с ядром другого. Из яиц, отложенных самкой шелкопряда Bombix mori, вылуплялись личинки, ели, линяли, как им положено, окукливались. Из куколок выходили бабочки другого вида шелкопряда Bombix mandarina. Самки Bombix mori, перед тем, как их скрещивали с самцами Bombix mandarina, подвергались облучению лучами Рентгена, это делалось, чтобы убить ядра их яйцеклеток. Затем их скрещивали с самцами Bombix mandarina. В яйцеклетку после оплодотворения попадает несколько спермиев, двух достаточно, чтобы получить нормальное ядро отцовского вида. Оплодотворенные яйца активировали высокой температурой. У этих своеобразнейших гибридных личинок не доставало сил, чтобы вылупиться из яйца материнского вида. Им помогали иголочкой.
Ни личинки, ни куколки, ни бабочки, полученные этим способом, ничуть не похожи на материнский вид, из яиц которого они вылупились и в плазме которого осуществляли свое формообразующее действие их гены. Они принадлежат к отцовскому виду. И все они самцы. Они самцы, потому что два спермия отцовского вида слились, принесли две одинаковые половые хромосомы и создали ту хромосомную ситуацию, которая у бабочек определяет мужской пол. И если в половой хромосоме отцовского вида имеется ген, вызывающий необычную окраску крыльев или усиков, он непременно проявится у сыновей бастардов. Мозаицизм усложняет картину, но и только. Роль хромосом в передаче признаков из поколения в поколение показана с предельной убедительностью. И, если угодно, создана модель порождения вида в недрах другого вида, так как бабочки, в точности повторяющие признаки одного вида, получаются из грены, отложенной самкой другого вида. Только крупинки Лепешинской и отрыжка Лысенко совершенно тут не при чем, как не при чем методы алхимиков в расщеплении ядра урана.
В 1948 году Борис Львович не лишился работы, ему запрещено заниматься шелкопрядом. Рыбы должны стать его объектом. «Вы, наверное, смогли бы заниматься теперь шелкопрядом», — писал он одному специалисту по генетике рыб.
Судьба его была удивительной. В мире моральных ценностей, извращенных в соответствии с постулатами материалистической диалектики, в антимире с этикой негатива он умел сочетать служение истине с продвижением вверх по чиновным ступеням, с тем, что та самая умная женщина, которая советовала платить за исправление иллюстраций, чтобы племянник Дины Марковны мог получать свою зарплату в Издательстве Академии наук, не ударяя пальцем о палец и выдавая первоклассную продукцию, та самая умная женщина назвала «элитным успехом».
Генетики, как правило, не участвовали в демократическом движении. Их подписи не стояли под обращением к партии и правительству с просьбой не так уж круто править, не так безжалостно карать, если дело не касалось генетики. Когда касалось, они писали. Триста подписей стояло под обращением к правительству с просьбой восстановить генетику в 1955 году.
Быть генетиком — педагогом, исследователем, селекционером, врачом — это и было их демократическим движением. Обучая законам Менделя или внедряя генетические методы в селекцию, они и так были на страже демократии. Разум, разумность, подсказывали им держаться подальше от политики, чтобы не навлечь на себя гнев тех, кому выпала счастливая доля, включающая право на гнев, чтобы не отняли у них возможность обучать законам Менделя и внедрять генетические методы в селекцию.
Борис Львович представлял собой исключение.
Когда умер Сталин, его преемники, следуя завету Бориса Годунова, вложенному в уста царя гениальным историком А.С. Пушкиным, один за одним ослабляли державные бразды. Маленков выпустил на свободу уголовников, Хрущев открыл двери тюрем, хотя и не всем, осужденным по политическим статьям, но все же миллионам людей, новое коллегиальное руководство во главе с Брежневым сняло, в частности, запрет с генетики и слегка подо-буздало Лысенко. Маленков не успел развернуться. Хрущев и новые правители имели время, чтобы вступить в новую фазу своего царствования, следуя опять же совету Бориса Годунова. Вслед за дарованием некоторых свобод следовала фаза затягивания державных бразд. В 1967 году наступило время, когда нужно было так изменить уголовный кодекс, чтобы карать за уличную демонстрацию, за чтение того, что выпускал самиздат, за анекдот, не прибегая к семидесятой статье. Грозная эта статья — с карой до семи лет тюремного заключения с последующим поражением в правах — уж чересчур грозна, да и Хрущев сказал, что у нас нет политических преступников и весь народ в точном соответствии с уголовным кодексом превратился в реальных или потенциальных уголовников. И вот, к 190 статье сделаны добавления, лишающие граждан элементарных гражданских прав. Кара — до трех лет тюрьмы. 14 академиков направили коллективный протест в высшие сферы. Среди них — Борис Львович Астауров. К нему не пришли бы с предложением поставить свою подпись под осуждением А.Д. Сахарова.
Свободное копирование
