Моя мама родилась 14 ноября 1902 года, а папа - 24 ноября того же года. В этот день мы обычно собирались у мамы, она целый день крутилась на кухне, старалась нас удивить чем-то особо вкусным и обязательно пекла кулебяку. Когда был жив ее младший брат (дядя Коля), он приходил с женой, дочерью и приводил своих старых друзей. Дядя Коля прекрасно играл на гитаре, которая у нас висела на стене и ждала его прихода. Отведав приготовленной вкуснятины, пели долго с удовольствием и самозабвенно. Папа просил любимую «Рябинушку» («что стоишь, качаясь»), а мама с дядей Колей перебирали все гимназические и студенческие песни. И когда они пели эти веселые, а иногда грустные мелодии, чувствовалось, что они там далеко, в своей молодости, вместе с теми, ушедшими. Мне было чуть больше 10-ти, когда мы вот так дружно собирались и пели. От песен остались лишь небольшие кусочки.
1. Москва златоглавая...
Звон колоколов...
Царь-пушка державная,
Аромат пирогов...
Конфетки-бараночки,
Словно лебеди, саночки...
«Эй вы, кони залетные!» -
Слышен крик с облучка...
Гимназистки румяные,
От мороза чуть пьяные,
Грациозно сбивают
Рыхлый снег с каблучка.
…………
Всё прошло, всё умчалося
В невозвратную даль,
Ничего не осталося,
Лишь тоска да печаль.
В этой песне было всё завораживающе, а для певцов особо важен был конец.
2. Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была и т.д..
3. По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей.
Пей, ешь, веселись, на молоденькой женись.
4. Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То заплачет как дитя.
И далее как А.С. Пушкина, но самое главное в конце:
Выпьем с горя, где же кружка,
Сердцу будет веселей.
5. Вечерний час, под липами густыми,
Бродили мы по берегам пруда,
Как будто никогда друг друга мы не знали
И не встречались никогда.
Старостью сломлены
Юности розы,
В память о прошлом
Одни только слезы.
6. Отцвели уж давно хризантемы в саду,
А любовь всё живет в моем сердце больном.
7. Пошел купаться Веверлей,
Оставив дома Доротею,
С собою пару,- пару, - пару пузырей, - рей, -рей!
Берет он, плавать не умея...
И он нырнул, как только мог
Нырнул он прямо с головою,
Но голова, -ва,- ва, тяжелей ног,- ног,- ног
Она осталась под водою.
Жена, узнав про ту беду,
Удостовериться хотела,
И ноги –ми,- ми, милого узрев,- зрев, -зрев,
Она тотчас окаменела.
Прошли года, и пруд зарос,
И заросли к нему аллеи,
Но все торчит,- чит,- чит там пара ног,- ног,- ног,
И остов бедной Доротеи.
8. А это была мамина любимая песня:
Не скажу никому, отчего я весной,
По полям и лугам не сбираю цветов.
Та весна далеко, те завяли цветы,
Из которых я с ним завива-а-а-ла венки.
И тех дней уже нет, что летели стрелой,
Что любовью нас жгли, что палили огнем.
Всё прошло уж давно, не воротишь назад,
Для чего ж без него, цветы ста-а-а-ну я рвать.
Не скажу никому, отчего у меня,
Тяжело на груди, злая грусть налегла.
Я не понимал, почему у мамы наворачивались слезы на глазах, когда она пела эту песню.
Без дяди Коли гитара замолкла. Я бренчал на ней. Мой песенный репертуар весь звучал в ре-миноре и в до-можоре, и были совсем другие в нем песни Александра Городницкого, Юлия Кима, Виктора Берковского, Юрия Визбора, Булата Окуджавы. У нас в институте проходили вечера авторской песни, мы приглашали в то время еще неизвестных поэтов-песенников и с ними вместе повторяли по несколько раз понравившиеся куплеты. Потом я приходил домой и подбирал простые аккорды. А когда мы выезжали за город, у костра я брал гитару, и мы дружно с друзьями пели эти замечательные песни туристов: «Вечер бродит по пустым дорожкам, ты ведь тоже любишь вечера..», «Всё перекаты, да перекаты..», «Мне говорят не тот резон твои палатки на снегу, мне говорят не тот сезон, а я иначе не могу. А я люблю гонять чаи с пахучим привкусом дымка, и всё глядеть в глаза твои зеленоватые слегка…». А свою самую любимую мелодию Юрия Визбора «Ты у меня одна» я пел, усаживаясь рядом с моей Леной (ей было тогда 20 лет).
Мама мужественно боролось со своим недугом, который обострился с появлением астмы, до конца своей жизни. Ей было всего 71 год, когда она ушла в другой мир. Отец жил самостоятельно еще двенадцать лет после ее смерти и продолжал работать дома, на Грановского после того, как был отправлен на пенсию в 70 лет. Летом, когда некоторые турбины останавливали на плановый ремонт, его приглашали на Запорожскую ГРЭС. Со своими учениками он проводил необходимый перечень работ. Новые непредвиденные обстоятельства, которые случались всегда, требовали иного подхода, искать новые пути, идти на эксперимент. Осенью и зимой весь проделанных комплекс работ им анализировался, обобщался и выходил совместный с работниками ГРЭС труд. Из Запорожья отец возвращался загорелым, бодрым и помолодевшим. Как он заявлял: «Обилие свежих овощей, солнца и днепровской воды положительно влияло на работу всего его организма». Изредка он выезжал по путевкам в какой-либо санаторий, но таким бодрым после лечений он никогда не выглядел.
К нам он приезжал по выходным, и всегда привозил подарки в виде польского шампуня, туши для ресниц или душистого мыла, туалетной бумаги, растворимого индийского кофе, банок сайры, лосося или печени трески, за которыми он выстаивал длинные очереди в ГУМе по несколько часов. Мы удивлялись его терпению и восхищались им, а он был доволен, что чем-то мог помочь нам. Естественно, стоять в таких очередях для нас было непозволительной роскошью, и мы вынуждены были обходиться без многих вещей, которые были для нас роскошью не из-за цены, а из-за их недоступности.
Наши дети маму мою не помнят, она умерла, когда моему сыну, Гелюше, было три года, а сын Виталия, Денис, еще не родился. Татьяна, жена моего брата, вышла замуж за Виталия, когда мамы уже не было в живых. Дедушку Колю хорошо помнят и Гелий, и Денис, и Татьяна, но вот жены наших сыновей и дочь Дениса Юля никогда их не видели. Они – все Клейменовы и должны знать свою родословную, чтить и уважать своих предков. И я им рассказывал и про папу, и про маму и её родителей и дедов. Слушали все с большим вниманием. И я думаю, если египтяне правы, в стране усопших им должно быть хорошо, мы о них помним и вспоминаем.
Свободное копирование
