В день заседания улицы Гельсингфорса наводнились многочисленными демонстрантами, руководимыми меньшевиками и эсерами.
Яркий солнечный день способствовал приданию праздничного вида разношерстной демонстрирующей толпе...
Рядом с изголодавшимся рабочим с завода и рослым угрюмо шагающим солдатом, рассчитывающим, на сколько "Заем свободы" приблизит его возвращение в деревню, к родным полям, еле поспевая, семенит обыватель, чиновник и буржуазная дамочка.
Меньшевики усиленно старались поддержать настроение этой толпы демонстрантов, не спаянной единством взглядов и целей, пестрой по своему составу и внешнему виду.
В противовес этой лоскутной демонстрации двинулась монолитная большевистская колонна демонстрантов под лозунгами: "Долой Заем свободы", "Ни копейки на продолжение ведения империалистической войны", "Долой продажное правительство" и т. д.
В этой демонстрации не было ни пестроты, ни разношерстности. Колонна шла, возглавляемая командами кораблей "Петропавловск", "Республика", "Слава" и свеаборгской ротой связи. Лица дышали решимостью и упорством довести свое дело, свою борьбу до конца. Уже тогда в этой колонне выковывались те стойкие борцы за истинную свободу, за права трудящихся, которые впоследствии покрыли себя славой почти на всех фронтах гражданской войны в борьбе с контрреволюцией.
Солнечные лучи заливали демонстрантов. Яркое освещение придавало еще большую четкость этой спаянной единством мысли, едиными стремлениями черно-серой массе людей, мерно и упруго шагающих по чистым гельсингфорсским улицам, окаймленным рядами красивых домов. Казалось, что брошен решительный вызов всему буржуазному миру, что это идет авангардный отряд восставшего пролетариата на передовые позиции против бешено обороняющегося врага.
В 11 часов - за час до открытия заседания Совета - позвонил товарищ Антонов-Овсеенко и передал, что из Петрограда от ЦК партии прибыла товарищ Коллонтай, которая выступит с докладом о "Займе свободы". Одновременно с этим Антонов-Овсеенко передал нам приказ записываться и брать слово в прениях, чередуясь с меньшевистскими "патриотами".
Этот приказ нас обрадовал. Хотелось сразиться с меньшевиками, взять их "мертвой хваткой" и простыми, искренними, идущими от сердца словами разорвать всю ту паутину лжи, притворства и двуличия, которую они ткали вокруг еще не осознавшей своих прав массы, усыпляя ее медоточивыми словами.
С утра мне было приказано зайти в ячейку. У нас, должен сознаться, в ячейке было очень строго. Опоздаешь или, что еще хуже, вовсе не придешь, Антонов-Овсеенко тут же тебе дает два наряда - выступать на митингах вне очереди. Необходимо попасть в ячейку, но в то же время хочется не опоздать на заседание Совета. Последнее диктуется желанием послушать представителей из центра и желанием вступить в единоборство с меньшевиками.
Помимо этого, надо ознакомить товарищей из центра с психологией той аудитории, перед которой им придется выступать. Матросскую массу, еще пока чувствующую истину чутьем и сердцем, нетрудно смутить сложной диалектикой. Истину, хорошо осязаемую массой, надо вскрыть простыми и правдивыми словами. Если же допустить сложные силлогизмы, то она неминуемо возьмет их под подозрение, не поверит им и может переметнуться на сторону меньшевиков, иногда умеющих лживыми, но сладкими словами находить дорогу к сердцу пролетария.
Но в ячейку в это утро так и не удалось попасть: задержали дела Центробалта. В Центробалте также обсуждался вопрос об отношении к "Займу свободы" и была принята резолюция против него. Эту резолюцию необходимо отстоять на заседании Совета.
Спешу к театру, где происходит заседание и куда стекаются толпы "желтых" демонстрантов и колонны, идущие под большевистскими лозунгами.
Около театра царит оживление. Пестрые наряды дам, элегантные костюмы мужчин перемешались с черной и серо-зеленой массой матросов, рабочих и солдат. Театр переполнен. Чудится, что его стены, привыкшие к посещениям изысканной финской и русской буржуазии и чванливого офицерства, с удивлением смотрят на новых хозяев положения. Воздух вместо тонкого запаха парижских духов насыщен крепким запахом казенных смазанных сапог. И этот запах наполняет сердце жаждой борьбы, так как он исходит от тех, кого эксплуатируют, кого десятками, сотнями тысяч посылают умирать за чуждые им интересы.
Когда я вошел в театр, Коллонтай доказывала, что военный заем, хотя и заем "свободы", на деле предназначен для обслуживания империалистических замыслов Временного правительства. Правительство хочет продолжать братоубийственную войну. Долой военный заем! Никто не должен голосовать за него!
Кончила. Похлопали ей, крикнули "ура", но не совсем густо... Как ее встретили, не знаю, не был при том. Видно, многие "не поняли" ее. Матросы ведь тогда еще не знали "иностранных слов".
После товарища Коллонтай выступало много ораторов. Но еще до голосования видно было, что меньшевики одержали победу. Незначительным большинством голосов резолюция о военном займе прошла.
Мы потерпели поражение. Однако, как всегда, не унывали. Что ж! Это только резолюция, а на самом деле - кто даст денег? Ведь все равно новому правительству выносят недоверие...
Долго еще после этого заседания в газетах спорили. Но мы продолжали наше маленькое дело: вернулись на "Виолу" - и снова за работу. Где там до займа! Своя работа кипит не только днем, но и ночью: съезд моряков Балтфлота на носу...
Свободное копирование
