1 июня 1959 года. Как всегда, первого числа месяца – смена караула. Теперь охрану в тюрьме несут французы. Директора, переводчики и многочисленные гости офицерской столовой тюрьмы особенно любят французские месяцы: богатый стол, изысканные французские вина, в баре – первоклассные коньяки. Любят они также и наши месяцы, главным образом из-за водки, икры и… “украинского борща”, приготовленного поваром-итальянцем на немецкий манер.
В субботу после цензуры ездили в английский пограничный полк на “Вечернюю зарю”. Это совсем недалеко от тюрьмы. Вообще этот полк дислоцируется на границе между Англией и Шотландией, сейчас он заменяется и выводится домой. После небольшого парада был коктейль, очень скромный, на свежем воздухе. Во время коктейля я много разговаривала с молодыми лейтенантами – офицерами английской армии. Они меня сразу же окружили и не отпускали до самого конца. Расспрашивали о нашей стране и почему-то особо о Сибири. “Говорят, что ваш муж из Сибири? Интересно бы на него посмотреть”. – “А вон он, в конце зала, беседует с вашим генералом. Как видите – он без бороды до пояса, не волосатый, блондин…” Было легко и весело, много шутили, смеялись.
Очередное заседание директоров в Шпандау по просьбе английского директора подполковника Бенфилда было перенесено с традиционного четверга на среду. В четверг, 11 июня, национальный праздник англичан – день рождения королевы Елизаветы И. В 17 часов на Олимпийском стадионе Западного Берлина состоялся торжественный парад войск английского гарнизона. Забавный у англичан парадный шаг: под веселую, напоминающую опереточную, музыку они идут непривычным для нас танцевальным шагом. Парад принимал генерал Делаком. Все было бы хорошо и очень красиво, если бы лошадь под ним была поспокойнее: она совершенно не слушалась, крутилась на месте и часть парада генерал был к трибунам спиной. Зато как красиво сидел в седле его адъютант майор Вудфорд! Я познакомилась с ним раньше, во время инспекции генералом тюрьмы. На обеде в офицерской столовой мы много с ним беседовали.
К концу парада пошел дождь, что несколько омрачило праздник. Королевский штандарт как символ присутствия королевы на параде поднимали уже под накрапывающим дождиком. Народу, если верить газетам, было более двадцати тысяч человек. Мы сидели на почетных местах. Вечером был большой прием. К. нам подходили многие из тех, кто хоть раз обедал в Шпандау, чтобы поблагодарить за вкусный обед и приятно проведенное время в… тюрьме. Один английский офицер, который впервые увидел меня в Шпандау, страшно напугал мою соседку на приеме, пожилую леди: “Вы вместе сидели в тюрьме?” Мы уже к этому привыкли, и нам кажется в порядке вещей, что рядом с камерным блоком, где сидят главные военные преступники, шикарный бар и столовая, больше похожая на ресторан. В столовой на обедах собирается избранное общество, ведутся светские разговоры – и все это в течение двенадцати лет со дня основания Межсоюзнической тюрьмы.
Вспоминаю, как на одном приеме в тюрьме ко мне подошел наш “товарищ” в штатском и на полном серьезе спросил: “Вот вы переводчик, знаете английский, значит, слушаете их радио. А если они передают что-нибудь против нас?”
– “Я тут же выключаю приемник”, – ответила я серьезно. – “Молодец, правильно”. Комментарии излишни.
Шираху и Шпееру осталось сидеть по восемь лет, они берегут здоровье, очень следят за собой, всегда ходят на прогулки, чтобы больше бывать на свежем воздухе, много читают, занимаются самообразованием. А заключенный № 7 Гесс?
Только смерть избавит его от заключения. В подвале тюрьмы для него и на всякий случай для его “коллег” уже заранее приготовлены гробы.
Положением о тюрьме в случае смерти заключенного забота о его теле возлагалась на четыре державы. Разрешение на проведение частных семейных похорон не гарантировалось. Не выдавалась даже какая-либо информация относительно организации похорон. В специальном документе была детально расписана их процедура. В случае смерти заключенного его тело должно быть тайно кремировано, а пепел рассеян во французском секторе Западного Берлина над озером Тегель.
Позже это положение было немного изменено. “В случае смерти одного из главных военных преступников его тело должно быть захоронено на территории тюрьмы Шпандау. Захоронение будет производиться в соответствии с обычной процедурой той веры, к которой принадлежал умерший заключенный, и в присутствии ближайших родственников, если они того пожелают. В дальнейшем Дирекция тюрьмы предоставит возможность родственникам умершего посещать его могилу в соответствии с порядком, который будет согласован между четырьмя директорами тюрьмы”.
Как-то французский директор в шутку предложил поместить Гесса в спирт или в какой-нибудь “маринад”, чтобы он дольше жил, а следовательно, и существовала бы тюрьма. Ведь все понимают, что в случае смерти Гесса может измениться и судьба других заключенных. Скажем, их переведут в другую немецкую тюрьму и всех директоров Шпандау уволят, а саму тюрьму упразднят. Или поставят вопрос о досрочном освобождении оставшихся преступников. В западной прессе настойчиво писали обо всем этом в 1959 году, так как в их законодательстве предусмотрено, что если преступник отбыл две трети срока наказания, он может быть амнистирован. В этом году о Шпандау и ее обитателях журналисты “забыли”, так как сейчас решается более важный вопрос – судьба Западного Берлина.
Свободное копирование
