Наконец было решено, что Грэнни выезжает в начале октября и прибудет в Архангельск в конце месяца, когда на Двине установится зимнее движение. Этот план позволял побыть некоторое время в Финляндии и в обеих столицах.
По пути в Финляндию Грэнни старалась получить удовольствие от каждой минуты своего путешествия. Она никогда еще не чувствовала себя такой свободной, весело болтала со всеми пассажирами. Скандинавский холодный буфет был превосходен, она имела прекрасный аппетит и, не мучаясь морской болезнью, не отказывалась ни от чего. К шнапсу и водке относилась так, словно привыкла к ним с рождения.
Когда пароход пришвартовался в Гельсингфорсе, бабушка и Ольга уже ждали ее. В свойственной бабушке широкой манере она крепко обняла и расцеловала Грэнни. Оскар поклонился и поцеловал ей руку, и, хотя к таким вещам у себя в Шотландии она не привыкла, Грэнни сохранила полное самообладание.
В экипаже две дамы оживленно разговаривали (с приездом Нелли бабушкино знание английского языка значительно расширилось). Маршируя, мимо прошло подразделение русских солдат.
— Ах, зольдати, — вздохнула бабушка. Она проводила их обеспокоенным взглядом. — В России сейчас много беспорядков — хотят революция, а финны, наверное, хотят убить нас, русских, и быть свободными. Но Бог милостив, спасет нас, — добавила она весело и перекрестилась. — А вот и дом.
Лошади приближались к высокому зданию.
Грэнни уже познакомилась с семейством Янушковских во время ее короткого визита в Архангельск. У моей тети была страсть давать детям необычные имена, последнюю свою дочь она назвала Златой. У ее четвертой девочки, Ариадны, был странный природный дар — необычная подвижность и пластичность мышц и суставов. Ей было всего шесть лет, а она с поразительной смелостью и изяществом выполняла самые сложные упражнения, как например, серию кувырков «колесом», ходила на руках, а танцевала и прыгала, как резиновый мячик, за что Грэнни называла ее «акробат».
Все хозяйство с колыбелями и кроватками, нянями и кормилицами, крошечными экзотическими птичками, свободно вылетавшими из клетки, сам дом — настоящий музей изящного фарфора и предметов искусства — поразили воображение Грэнни так же, как раньше поразили Нелли. Но главное, что заворожило и привлекало ее — это веселое беззаботное общество.
Разговор во время ланча, бойко переводимый бабушкой, вращался вокруг известий из Санкт-Петербурга о стачках и бунтах. Финны, уже давно находившиеся под властью России, воспользовались ситуацией для восстания. Уже было несколько выступлений. Оскара, естественно, все это очень беспокоило и занимало, сразу после ланча он поспешил на какой-то митинг.
Дамы перешли в гостиную. Грэнни устроилась у печки и достала вязанье. В темноте за окнами начал падать пушистый снег. Где-то вдалеке послышались воодушевленно поющие голоса. Звуки приближались, становились все громче. Дамы поспешили к окнам и долго стояли, молча наблюдая за демонстрантами, шедшими по улице с флагами.
Бабушка задернула шторы и вернулась на свое место.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала она Грэнни. — Люди теперь устраивают много шествий, но полиция придет и остановит это безобразие. Вы приехали повидать дочь и посмотреть нашу Россию, и вы увидите их.
Но пока она так говорила, расписывая планы и пытаясь успокоить Грэнни, в кухне разворачивалась драма. Вернувшаяся с покупками кухарка принесла слух о том, что финны собираются напасть на русских и метят двери их домов. Старая няня, услышав это, поспешила вниз к парадной двери и, конечно же, обнаружила белый крест, нарисованный мелом на двери. Тотчас подозрение пало на молодую девушку, единственную финку, служившую в доме. Начался ад кромешный. Разгневанные русские слуги окружили девушку, обвиняя ее в предательстве. Заслышав сердитые голоса, бабушка поспешила на кухню, за ней тетя Ольга. Грэнни тоже, волнуясь и любопытствуя, робко спустилась в холл. В этот момент дверь из кухни отворилась, жертва обвинения выскочила и, сбежав по лестнице, бросилась к выходу. Она распахнула наружную дверь и исчезла. Больше ее никто не видел.
Бабушка взяла Грэнни за руку и повела к выходу.
— Вы видите крест, — сказала она, показывая на парадную дверь. — Финны теперь знают, что здесь живут русские. Сегодня ночью они, может, сделают революцию, придут и будут резать нам горло.
Грэнни растерялась и замерла, стоя на крыльце на пронизывающем холодном ветру. Потом раздраженно встрепенулась: «Я думаю, что если мы здесь постоим еще немного, то умрем от холода естественным образом, и финнам не придется нас резать». И она заторопилась наверх в свой теплый уголок к вязанью. Ей вспомнились слова дедушки, который сказал, когда они ехали в поезде в Гулль: «Дорогая, если в этой стране начнутся какие-нибудь беспорядки, ты должна прежде всего найти британского консула и сделать так, как он скажет». Тогда Грэнни почти не обратила внимания на эти слова, но теперь, вспомнив их, испытала некоторое облегчение. Да, завтра она найдет британского консула и последует его совету.
Приняв решение, Грэнни успокоилась и села за вязание, но ненадолго. Дверь отворилась, и появилась бабушка, одетая в дорожное пальто и шайку, за ней — плачущая тетя Ольга.
— Мадам Камерон, — обратилась бабушка к моей Грэнни, — пожалуйста, пойти со мной. Вы и я не должны оставаться в доме и быть убиты, как мышь в мышеловке. Мы выйдем и умрем под небесами.
— Ничего подобного я не сделаю, — твердо ответила Грэнни. — Никакого удовольствия в том, чтобы умирать под открытым небом на холоде, я не нахожу. Если уж умирать, так в комфорте.
— Мамушка, родная, пожалуйста, останемся, — слезно поддержала ее Ольга.
Бабушка была непреклонна.
— Не позволю финнам загнать меня в ловушку. Умру одна, так будет лучше.
Последовала сцена, про которую позже Грэнни говорила, что ничего подобного никогда не видала. «Твоя бабушка, — вспоминала она, — благословила твою тетю и меня и осенила крестным знамением двери детской. Затем села, склонив голову в молчании, и я решила, что она передумала. Но нет, бабушка встала, сошла в холл и вышла за порог». Тетя Ольга и Грэнни подбежали к окну и долго стояли, прижавшись лицом к стеклу, но ничего не было видно.
В доме наступило некоторое успокоение: из детской доносились голоса детей, Грэнни вернулась к своему вязанью, в столовой позванивал фарфор — там накрывали на стол. Но вскоре дверь в гостиной снова отворилась. На пороге, вся в снегу, удрученная, стояла бабушка.
— Я вернулась, чтобы умереть с дочерью. Я глупая и слабая, простите меня, пожалуйста.
Тетя Ольга бросилась обнимать ее. В дверях показалась голова старой няни Марфуши.
— Чай готов! — объявила она, и лицо ее расплылось в счастливой улыбке.
Свободное копирование
