Весь следующий день (он тоже был выходной!) бригада отсыпалась, отлеживалась - после безумной этой ночи. О расправе над хакасами никто уже больше не помышлял; волна хмельного озорства опала, схлынула. Ну, а затем все вернулось в прежнее русло. Начались привычные будни… Я, однако, имел бюллетень и на работу не выходил; валялся в бараке, на жестком своем топчане, и с любопытством просматривал газеты. (Они снова у нас появились!) Новости, принесенные ими, были любопытны. Великий Вождь все-таки умер, и власть теперь переходила в руки Лаврентия Берии - министра внутренних дел и самого страшного (после Сталина) человека в стране. Вроде бы радоваться тут было нечему. Но все же - со смертью владыки - что-то начало неуловимо меняться, что-то сдвинулось и поослабло… Быть может, Берия держался непрочно? Может, там, в глубине, шла глухая скрытая борьба? Как бы то ни было, в газетных воплях и трескотне постоянно ощущалась некая растерянность и отовсюду - из-под строк тянуло паническим душком.
О хакасах я - в связи со всем этим - начисто забыл. Конфликт наш кончился… Но это лично мне так казалось! Сами-то они, как выяснилось, помнили все, и смотрели на вещи иначе.
И вот, спустя три дня после знаменитого "Праздника Щепок", ко мне внезапно зашел инженер Потанин.
Выпускник Красноярского лесотехнического института, он прибыл в леспромхоз одновременно со мной и быстро сделал здесь карьеру. Начинал десятником, а теперь его уже прочили в заместители директора… Вообще парень это был способный, знающий дело, весьма образованный. Любящий, кстати сказать, литературу и, особенно, стихи. И вот это-то нас и сблизило! Друзьями мы не стали, но отношения у нас сложились добрые. И теперь я подумал, что он просто пришел проведать меня и - как обычно - потолковать о поэзии символистов.
Но нет - его волновала сейчас другая тема… Усевшись на топчан и протирая очки, он спросил:
- Что у вас тут произошло с хакасами?
- Пустяки… случайная заварушка…
- Заварушка - с огнем?
- Ну, огонь был небольшой… И его погасили сразу. И вообще это все кончилось.
- Нет, - сказал он, - к сожалению, не кончилось. Пожалуй, - наоборот.
- Это как же понять?
Он повертел в пальцах очки. Надел их медленно. Строго глянул на меня.
- Ты знаешь, что они ушли? Все до одного. А их тут работало три бригады… А у леспромхоза - договор с ихним колхозом. И теперь, помимо того, что рушатся наши производственные планы, мы еще должны - по договору - платить колхозу неустойку… Теперь ты понимаешь, насколько все серьезно, особенно - для тебя?
- Не совсем… Какая же все-таки связь между этой дурацкой неустойкой - и мною?
- Самоя прямая! В дирекции лежит заявление, оставленное хакасами… И там сказано, что они уходят поневоле, спасаясь от террора. А террор этот якобы спровоцировал и возглавил - ты!
- Ничего себе - спровоцировал, - кисло усмехнулся я. И потрогал забинтованную голову. - Помнишь, мы ночью искали фельдшера? К тебе еще заходили…
- Ну да. - Он смутился слегка. - Помню.
- Так вот, это было как раз после встречи с туземцами. Один из них - Ефим - ударил меня, безоружного, ножом…
- Ефим? - повторил он, нахмурясь. - Вот как! - И потом, помолчав: - Дело в том, что заявление это групповое. Там много подписей… И самой первой стоит подпись Ефима Кольчикова. Собственно, он-то и написал!
- Значит, он еще раз меня ударил, - процедил я. - И опять по-подлому… Тогда - в темноте, исподтишка, а теперь просто в спину.
И тут я вспомнил старую знахарку и мысленно сказал, обращаясь к ней: "Ну, вот! Видишь, как все получается? И что же теперь? Будем жить без греха - прощать и терпеть? Беречь Искру и сносить людскую подлость? Если вправду Господь дал мне свет - то почему же он не дал мне удачи, не помог отвести хотя бы этот новый удар?
- Этот новый удар, пожалуй, посерьезнее первого, проговорил инженер. - Учти, старик, тебя ждут большие неприятности… Заявлением уже заинтересовался участковый. И нынче утром был у них разговор с директором… Хорошо, что я успел подслушать!
- О чем же они говорили?
- Да об этой истории. Участковый хочет возбуждать дело о "националистическом терроре"… Выслуживается, собака! А директор его полностью поддерживает. Это ж ему
- на руку, соображаешь? Ведь в терроре-то повинен ты, а не дирекция! Леспромхоз тут не при чем. А коли так, то и разговор о неустойке тоже - отпадает…
И закурив, закутавшись в дым, он добавил негромко:
- У всех, в общем, свои интересы, - и они сходятся. И все оборачивается против тебя! А ты - один…
- Как всегда, - сказал я пересохшим ртом, - как обычно… Ну, и что же ты мне посоветуешь?
- Беги, - твердо сказал он. - Беги, старик!
- Эх, да что… все равно ведь - найдут.
- Вряд ли, - возразил Потанин. - Специально разыскивать тебя не будут - не до того! Сам, небось, видишь, какова ситуация в стране… Но, конечно, если застрянешь здесь, - съедят. С потрохами. Это уж точно. Объединятся все вместе: местная милиция, дирекция, эти туземцы… Да они и так уже объединились. И останется от тебя, дружок, - как говорят у нас в Красноярске - кучка дерьма, да пара ботинок.
- Н-да, - пробормотал я, - перспектива веселенькая… Что ж, ты прав. Надо бежать. Но тут вот какая проблема. Я же - ссыльный! Документов у меня, в сущности, - никаких…
- Ах, ты черт возьми, - проговорил, наморщась, Потанин, - это действительно - проблема… Хотя…
Постой-ка! В Абакане, при нашем тресте, организованы курсы по повышению квалификации лесорубов мотористов, лебедчиков, маркеров… Давай-ка я тебя туда направлю, а? Выдам тебе справочку - это я могу! Ну, а дальше уж сам поступай, как знаешь. Захочешь повышать квалификацию - иди в трест… Но на всякий случай, советую тебе держаться от него подальше!
Разговор этот происходил в полдень. А вечером я уже имел обещанную справку. И укладывал вещи. И прощался с ребятами.
Прощался - исполненный томления и грусти… Я привык к этим людям и к этим местам, и сроднился с ними, и знал, что здесь, в Белых Ключах, я оставляю что-то такое, что никогда уже не повторится в моей жизни - оставляю как бы частичку себя, своей души…
Я искал тут покоя и отдыха от тревог… И нашел, вроде бы, но - не надолго. Не надолго! Пожалуй, прав был Копченый, сказав, что тихой жизни не будет у меня никогда. Все мы - проклятые. И участь у нас одна!
Участь одна - вечно бежать, скрываясь от преследований, от несчастий. Бежать от собственной судьбы…
И вот я снова срываюсь с насиженного места и остаюсь без друзей, без чьей-либо помощи, да в сущности, и без денег. (Сумма, накопленная мною, разошлась почти вся…
А за порогом - ветреный сумрак, снежный хаос. Гнилая сиротская погода. И дорога, ведущая в никуда.
Свободное копирование
