Через четверть часа я уже сидел в тепле, возле гудящей печки. И надо мной хлопотала знахарка седая, закутанная в черную шаль. У нее было маленькое щуплое личико, все иссеченное мельчайшими морщинами, и удивительно мягкие, добрые руки. Я почти не чувствовал их прикосновений. Словно бы она и не трудилась вовсе. Однако, кровь она остановила сразу и ловко и быстро перебинтовала голову… Дала мне что-то попить успокаивающее. Потом спросила, усевшись рядом:
- Кто ж это тебя так?
- Да один негодяй, - сказал я, хрустнув зубами. - Ну, ничего… Он от меня не уйдет.
- Ты, что ли мстить ему хочешь?
- Да не то, чтобы, мстить… А просто - наказать. Ведь надо же!
- Зачем?
- То есть, как зачем? Как зачем? Если за подлость не наказывать…
- Его сама жизнь накажет.
- Ну, это когда еще будет, - усомнился я, - да и будет ли? И я что же, должен терпеть?..
Она перебила меня - склонилась участливо:
- Трудно тебе?
- Да в общем - нелегко, - пробормотал я, кряхтя.
- Терпи! И думай о другом.
- О чем же?
- Тебе видней. Сам должен знать! Если уж Господь заронил в тебя свет…
Эта ее фраза пронзила меня. Нынешняя ночь вообще была необычной; полной боли и крови, и странных откровений. Я как бы вдруг приблизился к Богу, приобщился к Нему. Сначала вспомнил о Нем - под ножом. А потом услышал о Нем - от старой этой раскольницы. И слова, ею сказанные, были неожиданны, волнующи… Я даже растерялся на миг. И сказал неуверенно:
- Вы говорите - заронил? Вот уж, чего я никогда не подозревал… Ну, а если - нет?
- Тогда живи, как хочешь.
- А если - да?
- Тогда думай. - Она покивала мне, поджав губы. - Думай, сынок, думай! И береги Его искру; такое дается не зря и не каждому…
- Но как же мне ее беречь? - беспомощно, заминаясь, сказал я. - И что же мне с этой искрой делать? Всех прощать? Все терпеть? Дадут по одной щеке - подставлять другую, так, что ли? Но ведь мне всю жизнь дают… И не просто, не в шутку, а вы видите - как! А я, значит, и ответить не могу? Да если б я сам не умел бить - меня бы уж давно и в живых не было…
- Так что же? - мягко улыбнулась она. - Бей! Если очень уж нужно - бей… Но не забывай о Нем. Он ведь всюду, в любом человеке.
- Даже - в подлецах?
- Даже в них.
- Но где же Он - там? И зачем?
- А страх? - Она заглянула в глаза мне, в самую глубину. - А совесть, а раскаяние? Они в каждом живут, особенно - страх… И думаешь, от кого это, а? Вот то-то! Твой хакас, к примеру, уже ведь наказан. Крепко наказан! Наказан страхом.
- Н-ну, - пожал я плечами, - это слабое утешение… А может, он сейчас, наоборот, веселится? Хохочет до упаду?
- Все равно, потом будет плакать.
- Вот это я как раз и хочу увидеть. Сам увидеть. Воочию. И не откладывая на потом…
- Гордыня тебя губит, - вздохнула она, - гордыня непомерная, вот что… Ну, иди!
И выпростав из-под шали тонкую свою, сморщенную лапку, - подняла ее, то ли прощальным, то ли удерживающим жестом.
Свободное копирование
