На полустанке (когда поезд притормозил у семафора) я украдкою перебрался в соседний пустой «телячий» вагон. И мимоходом успел подслушать разговор двух кондукторов. Состав, оказывается, гнали в Красноярск. Маршрут подходил мне, годился. И я решил весь этот путь (он, кстати, был не долог всего лишь сутки езды) провести, отлеживаясь в вагоне, - затаясь, укрывшись от греха…
Показываться на глаза людям я боялся: меня ведь могли искать. Ах, я всего боялся в тот момент! И возможной погони и каких-либо новых случайностей.
И покуда поезд полз по восточно-сибирской - равнине, пока он посвистывал и гремел, наматывая на колеса версту за верстою, я лежал во тьме - и все думал, думал. Думать было о чем.
Третья моя попытка не удалась, и я знал теперь, что предпринимать четвертую - уже просто нельзя. Это будет слишком опасно! В следующий раз я наверняка вляпаюсь в такую скверную историю, из которой мне потом уже вовсе не выбраться. То, что случилось, это еще цветочки - ягодки впереди… Я ведь все время иду по спирали, и она закручивается все туже и туже… А это неспроста! Судьба, очевидно, судила мне совсем иной путь - прямой. И прямой этот путь - тот самый, от которого я так упорно уклоняюсь: путь в ссылку, в тайгу.
Что ж, быть по сему. После трех последовательных поражений спортсмен - как правило - сходит с круга, выбывает из игры. Видать, и мне пора опомниться, забыть свои бредни, отречься от них - и начать простую, безыскусную жизнь. Профессиональная литература - не мой удел. Это бесспорно. И будь она проклята, коли так. Будь проклята она и бабы тоже!
Поразительное дело, - размышлял я, валяясь на шатких скрипучих вагонных досках, - почти все мои неудачи так или иначе связаны с ними - с бабами! Вечно из-за них мне приходится срываться с места, бежать… Таежную экспедицию я покинул из-за Анны, жены начальника. Из Москвы уехал по вине Наташи, - в связи с ее предательством. А здесь, в иркутской истории, роковую роль сыграла Ирина.
В самом деле - не вскрой она самовольно этого письма, все бы, наверное, сложилось иначе, пошло бы по-другому. Да и на перрон я приплелся из-за нее, из-за нее! И не нашел ее там, не встретил почему? Может быть, она испугалась, слукавила, не захотела больше связываться со мною?
Ее я не нашел… Но зато встретил вокзального агента!
И все-таки при мысли о ней я испытывал не гнев, а скорее какое-то недоумение, чувство растерянности. Как же так получилось? Ведь что-то же у нас намечалось, что-то брезжило поначалу! И ничего не вышло. Ничего. Все кончилось. А жаль.
- Струна, запевшая когда-то, теперь вдруг оборвалась. Она оборвалась - но остался какой-то отзвук, смутное эхо… И незаметно (под частый, четкий перестук колес) дребезжащая эта грустная нота стала обретать размер, воплощаться в стихотворные ритмы.
Свободное копирование
