Мир и война - 10

Во время своей избирательной кампании Дж. Ф. Кеннеди заявил в обличающих тонах о missile gap,  ракетном разрыве, преимуществе Советского Союза в ракетной области. Как только его избрали, он обнаружил, что эту «брешь» незачем было затыкать, ибо ее не существовало. СССР отнюдь не произвел в кратчайшие сроки величайшее число межконтинентальных ракет, он развернул — дело было в 1962 году — несколько сотен ракет среднего радиуса действия и небольшое количество (может быть, сотню или чуть больше) межконтинентальных ракет: «Советский Союз не наладил серийного производства стратегических бомбардировщиков, способных достичь целей, расположенных в Соединенных Штатах, и не произвел тех сотен межконтинентальных снарядов, которых опасались американские эксперты в 1957–1958 годах. То ли из-за недостатка средств, то ли для того, чтобы сосредоточить усилия на следующем поколении ракет, советская сторона в своем стремлении уравновесить огромный американский военный механизм довольствуется некоторой способностью реагирования (возможностью репрессалий, в которой, как заявляют в Советском Союзе, они уверены при любых обстоятельствах) и превосходством в обычных видах оружия и ракетах среднего радиуса действия над средствами защиты или ответного удара, которыми располагает Западная Европа»[1].

Американская доктрина гибкого реагирования основывалась на преимуществе высшего уровня, которым обладали США в межконтинентальных ракетах или — в более широком плане — на возможности «контроля за эскалацией». Если американское преимущество станет возрастать по мере эскалации, то, как считают стратеги, ответственные за управление кризисами со стороны Соединенных Штатов, в их власти будет установить уровень, на котором предстоит развернуться военным действиям.

Обстановка в Европе и в мире глубоко изменилась по двум совокупностям причин — политическим и экономическим. В сценариях американских доктрин предполагалось, что агрессия исходила бы от Советского Союза и что он должен был бы логически воспользоваться своим преимуществом, а именно обычными вооружениями. Американцы предположительно обладали возможностью контролировать эскалацию. Советские авторы военных трудов открыто не касались излюбленных американцами сценариев. В американских разграничениях и стратегических анализах они видели хитрости империализма. Они утверждали, что, если однажды начнется война, она перерастет в тотальную и что применение ядерного оружия окажет решающее влияние на исход военных действий.

К 1981 году Советский Союз не только сохранил, но и увеличил свое преимущество в обычных видах оружия; специализированные батальоны, оснащенные химическим и ядерным оружием, включены в советские дивизии. На высшем уровне — межконтинентальных ракет — СССР достиг по меньшей мере равенства со своим соперником; быть может, даже «теоретического» превосходства в том смысле, что на бумаге ядерные боеголовки больших советских ракет — «СС-18» и «СС-19» — оказывались способными вывести из строя американские «ICBM». Missile gap,  ракетный разрыв, не существовал в 1960–1961 годах; в 1982 году он сложился в пользу СССР.

К изменению соотношения между американскими и советскими силами добавился технический прогресс, если не техническая революция: увеличение точности попадания в цель ракет, в том числе межконтинентальных. Ракеты первого поколения были призваны поражать обширные мишени, среднее расхождение с намеченной целью исчислялось в километрах. Ныне оно исчисляется в сотнях метров. Поэтому ракеты, включая ракеты дальнего радиуса действия, вновь становятся боевым оружием, а не только оружием устрашения. Уже в 1961 году я так обозначил асимметрию советской и американской доктрин: если верить советским стратегам, они придерживаются альтернативы между тотальной войной и отсутствием войны; американцы же проектируют все новые разграничения между различными сценариями кризисов и военных действий.

Двадцать лет спустя асимметрия доктрин сохраняется, но она видоизменилась. Советские военные книги, переводимые на английский попечением Авиационного ведомства США, принимают как данность формулировку Клаузевица, освященную одобрением Ленина, согласно которой война есть продолжение политики другими средствами. Ядерная война, став катастрофой для человечества, подтвердила бы вместе с тем этот принцип, ознаменовав последнюю, решающую фазу смертельной борьбы двух социальных режимов; она должна была закончиться победой социалистического лагеря. Советские авторы, для которых понятие сдерживания не является центральным, утверждают, что ядерная война может и должна быть выиграна, а не просто предупреждена. Американцы, со своей стороны, много размышляли и писали о способах избежать ядерной войны и относительно мало о том, что они сделали бы в том случае, если бы война с применением ядерного оружия разразилась.

Разумеется, советская военная литература содержит всегда вперемежку теорию и пропаганду (по крайней мере, как мы это понимаем). Ничто не доказывает, что члены Политбюро или военные авторы искренне считают, будто ядерная война может быть выиграна. Но все зависит от смысла, который придается понятию «ядерная война». Каждая из сверхдержав обладает средствами опустошить города соперника, даже если эвакуация городского населения и гражданская оборона снизят людские потери. Возможность взаимного уничтожения значительно ослабляет разумность, а следовательно, убедительность ядерной угрозы. Однако точность ракетных ударов позволяет вывести из строя ракеты противника или, на европейском пространстве, поразить важнейшие центры обороны НАТО, не превратив при этом Западную Европу в радиоактивные развалины. Каждый может вообразить сценарии, завершающиеся не взаимным уничтожением, а капитуляцией одного из лагерей или переговорами, предпринятыми до того, как разыграется апокалиптическая оргия насилия.

Книгу «Великий спор» следовало бы переписать или добавить к ней несколько глав. Франция обладает сегодня теми ядерными подводными лодками с ракетами на борту, которые двадцать лет тому назад казались мне самой сутью подлинных стратегических ядерных сил. Но, согласно официальным заявлениям, ракеты по-прежнему нацелены на крупные города из-за отсутствия необходимой точности в случае избрания собственно военных мишеней. Кроме того, политическая судьба Франции неотделима от судьбы остальной Западной Европы. Угроза прибегнуть к ядерному оружию, быть может, и предохраняет нашу страну от нашествия, но можно ли вообразить Францию, остающуюся свободной в советизированной Европе? Силы сдерживания дали бы нам, по крайней мере, передышку, чтобы адаптироваться к создавшейся обстановке.