XVII
МИР И ВОЙНА
В годы, проведенные в Лондоне, я начал интересоваться войной как социолог. Как и во многих других обстоятельствах, в основе моего решения лежало угрызение совести или по меньшей мере сожаление. По какому праву выносили мы до войны безапелляционные суждения о дипломатии, не зная ничего, или почти ничего, о военных делах, о соотношении сил, о шансах на победу или риске поражения? Для того чтобы обосновывать свои суждения о капитализме и социализме, я изучал экономику. Почему же я пренебрег тем, что немцы называют Wehrwissenschaft, наукой о войне?
Появление атомной бомбы вскоре после окончания военных действий ужаснуло и ошеломило всех. И перед гражданскими, и перед военными деятелями вставал вопрос: каким образом включить в традиционные взаимоотношения государств это орудие разрушения, несопоставимое по своей мощи с видами оружия, которые тут же окрестили классическими, или обычными? Будучи обозревателем международных событий в «Фигаро», я испытал потребность изучить как военный, так и исторический контекст принятия решений, которые мне, журналисту, надлежало понять и истолковать. «Сдерживание», американское deterrent, вошло в повседневный язык. С возникновением этого понятия в Соединенных Штатах получила развитие проблематика, которой занялись новые научно-исследовательские институты, во многих десятках книг разбирались вопросы: кто и кого может удержать, от чего, с помощью каких угроз, при каких обстоятельствах?
В период 1945–1955 годов я переосмыслил последствия двух войн столетия и в книге «Цепные войны» поставил вопрос относительно «холодной войны»: замена ли это тотальной войны или подготовка к ней? Особенности международной обстановки бросались в глаза каждому: мировой концерт вместо концерта европейского, утрата своего статуса бывшими великими, в частности европейскими, державами, водораздел между сверхдержавами и всеми прочими странами, идеологическое и политическое соперничество двух сверхдержав и двух половин Европы, невероятность глобальной войны как следствие существования ядерного оружия.
В одной из предыдущих глав я упомянул о моих первых концептуальных эссе, посвященных межгосударственным отношениям. Я уже думал о будущей книге «Мир и война между нациями» и еще не думал о маленькой книжке «Великий спор», но в своих статьях я в какой-то степени участвовал в том, что по ту сторону Атлантики называли дебатами на тему ядерной стратегии — неточное определение, поскольку спор шел не столько о стратегии, сколько о потенциальном или действительном применении определенного оружия. А ведь если такое революционное оружие, как ядерное, изменяет совокупность межгосударственных отношений, то, взятое в отдельности, оно не исчерпывает стратегической мысли: размышления по поводу ядерного оружия составляют лишь часть последней.
После трех своих публичных курсов лекций в Сорбонне об индустриальном обществе я посвятил два следующих международным отношениям. Эти курсы, записанные и размноженные, соответствуют двум первым частям «Мира и войны», а именно теории и социологии. Затем я взял в Сорбонне годичный отпуск и провел один семестр в Гарварде в качестве research professor [1].