Вспоминаю о двух встречах, на которых я защищал тезисы французского правительства. Первой была конференция, кажется ежегодная, военачальников всех стран Атлантического союза. Никогда мне не приходилось видеть сразу столько генералов и адмиралов, на груди которых сияло бы такое количество орденов. После моей защитительной речи взял слово, если память мне не изменяет, британский посол, сэр Уильям Гудинаф Хейтер, очаровательный человек, с которым я иногда виделся в Париже, master колледжа, и обрисовал в мрачном свете последствия кризиса; Великобритания, отстраненная от европейского единства, обреченная на экономический упадок, в конце концов замкнется в себе и покинет Атлантический союз (в тот момент этот довод показался мне более эмоциональным, нежели убедительным).
Страсти разгорелись еще сильнее однажды во время обеда в Англо-американском клубе, на Елисейских полях. В конце обеда я, почетный гость, взял слово и попытался изложить мотивы и намерения Генерала. Вопреки всем обычаям, члены клуба, в частности голландцы, несколько раз прерывали меня, и я не без труда закончил речь. В свою очередь, я забыл о правилах вежливости и не раз прерывал генерального секретаря союза Дерка Стиккера, который так и не завершил своего выступления. Председательствовавший за столом генерал Стоквел поднялся и увлек меня в гостиную, где нас ждали крепкие напитки и сигары. Несколько дней спустя посол Соединенных Штатов Томас Финлеттер пригласил меня на завтрак вдвоем, чтобы извиниться за дурное обращение с почетным гостем, ставшим жертвой беспримерной «агрессии». По правде сказать, мы уделили больше внимания ракетному кризису на Кубе, чем межевропейским или межатлантическим ссорам.
Вызвало ли французское вето против английской кандидатуры меньше ожесточения, если бы Генерал не произнес его, стоя один перед целым миром, как будто наши партнеры по Сообществу не имели права участвовать в диалоге? Как бы то ни было, Генерал не ошибся в главном: Пятеро не порвали с Парижем на том основании, что наш президент обошелся с ними бесцеремонно. В глубине души все знали, что кандидатура Лондона не находила широкой поддержки общественного мнения; язык британцев по отношению к Общему рынку с годами изменился, но чувства — нет. Сначала они обличали «дискриминацию», то есть создание на границах шести государств таможенной системы, преимущества которой не распространялись на других европейцев, партнеров по Атлантическому союзу. Критика дискриминации показалась мне нелепой: Общий рынок по своей сути подразумевал абсолютно законное различие между in и out — теми, кто входит в него, и теми, кто вне его. За протестами против дискриминации последовал проект зоны свободной торговли, которая задушила бы в зародыше Европейское сообщество. Была ли заявка Великобритании на вступление в него свидетельством нового духа или только нового метода? В любом случае те, кто вел переговоры от имени Лондона, скрывали от самих себя слабость своей позиции. Не им подобало ставить условия. Сторонники Великобритании в Сообществе не могли оказывать давление на французов. Если бы не пресс-конференция, провал переговоров не вызвал бы столько волнений, но Генералу нравились бури.
Отказ от нассауских предложений многократно усилил резонанс отказа Лондону. Генерал обращался в равной мере к Дж. Ф. Кеннеди, как и к Гарольду Макмиллану. Он не только отвергал сымпровизированное в Нассау англо-американское соглашение, но и решительно нападал на великий проект Кеннеди и на догму, которую университетские преподаватели из Гарварда и «Рэнд корпорейшн» принесли с собой в Белый дом и внушили президенту: в атомную эру лишь один человек должен держать палец на пусковой кнопке. Внутри любого альянса, а следовательно и Атлантического союза, власть над вооружениями и в еще большей степени решение об их применении должны принадлежать одному человеку, то есть президенту Соединенных Штатов.
Свободное копирование
