Мы оказались перед большим зданием, на котором я заметил среди других табличку, написанную по-немецки — «Institut zur Pflege der Verkehrsverbindungen mit dem Auslande».[1] Через боковую дверь мы попали в какое-то темное помещение, откуда по бесконечным коридорам и лестницам добрались до комнаты большего размера, в которой стояло примерно 12 кроватей.
— Я сейчас вернусь.
С этими словами мой спутник оставил меня в одиночестве. Только теперь я заметил, что две кровати были заняты спящими товарищами. Я сел на одну из пустых кроватей — стула в комнате не было — и стал ждать. Ждал час, ждал два, ждал три — мой провожатый не возвращался. Между делом появилась молодая, крепко сбитая девушка и заговорила со мной по-русски. Прошло какое-то время, пока я догадался, что она просит мой паспорт. Я дал ей паспорт, и она исчезла.
По-видимому, это и была та отдельная комната, которая полагалась мне по договору. Меня начала разбирать тихая злость — вот, оказывается, как обошли контракт, даже не спросив меня. Если бы я только мог объясниться, думал я, то немедленно разобрался бы с этими людьми.
Мой провожатый и не думал возвращаться. Я съел свои последние запасы, помылся в умывальнике под очень экономной струйкой воды и опять погрузился в ожидание. Наконец один из товарищей, который уже давно с любопытством подсматривал за мной, встал и поздоровался. Теперь стало особенно неприятно, что я ни слова не мог понять и сказать по-русски. Однако этот внешне очень симпатичный товарищ не отставал. Я показал ему контракт, и скоро он уже разобрался с моей историей. Проснулся и другой, и теперь они оба изучали мой контракт. Через некоторое время мне показалось, что им все стало ясно. Первый товарищ засунул контракт в карман и поманил меня за собой.
Мы вышли из дома и через какие-нибудь сто метров вошли через главный вход в большое здание, где располагалось вроде бы компетентное министерство. Из объяснений моего спутника я понял слово «комиссариат». Мне сунули в руку номерок и мы прошли мимо часовых. Мы шли по лестницам и коридорам, заходили в разные комнаты, где множество людей сидело, работало, курило и беседовало. После долгих поисков мы, как мне показалось, нашли нужного человека. Во всяком случае, первого, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Он выслушал моего спутника. Остальные, находящиеся в комнате, пялились на меня. Мой контракт был вынут и громко прочитан. Во время чтения человек вытащил из кармана что-то вроде копченой селедки и начал бить ею по письменному столу. Потом оторвал ей голову и стал обрабатывать зубами туловище, очень ловко и довольно громко. Между делом он дочитал контракт, выбросил остатки селедки под стол и по-дружески протянул мне руку. В этот момент в комнате появился товарищ, который привез меня с вокзала, уселся на письменный стол и снова начал вслух читать мой контракт. Они читали, они рассуждали между собой, и в конце концов привезший меня товарищ на ломаном немецком перевел мне суть разговора: «Пока ничего определенного сказать нельзя». Завтра якобы появится главный шеф, я должен буду прийти с утра пораньше и с ним объясниться. Мне написали на бумажке номер комнаты и фамилию этого высокопоставленного товарища. Прежде чем уйти, я выразил протест по поводу размещения, не соответствующего договору. Меня успокоили, сказали, что все будет немедленно устроено и я сегодня же получу отдельную комнату.
Я вышел на улицу, вытащил план Москвы и отправился в центр города. С неба сыпался мелкий дождичек, и настроение было довольно подавленное.
Я вышел к кольцу старых городских стен, прошел через старинные ворота и попал на Красную площадь. Перед высокой кирпичной стеной, замыкающей длинную сторону прямоугольной площади стоит облицованный мрачным красным и черным мрамором мавзолей Ленина. Перед ним — очередь, я присоединяюсь и через четверть часа оказываюсь у входа. Лестница со множеством площадок и поворотов, умело и со знанием дела вписанная в узкое пространство, ведет в склеп. Все так сухо и скучно, что только взгляд на мертвого, к которому посетитель приближается сзади, напоминает о том, что лишенная всякой фантазии и ни к чему не подготавливающая лестница, ведет совсем не в зал современной станции метро.
Высоко приподнятый, в простой униформе члена партии, мертвец лежит в стеклянном гробу, освещенный резким холодным электрическим светом скрытых ламп. Большой термометр висит над желтоватым восковым лицом мертвого, лицом в которое ежедневно вглядываются тысячи и тысячи бедных пролетариев, за чью судьбу «святой» несет ответственность. Лицо Ленина выглядит мертвым, зато живы его красивые костистые руки, одна из которых, слегка сжатая в кулак, лежит на груди, другая вытянута вдоль тела.
Красноармеец толкает в спину и приказывает «проходить». Очередь несет меня мимо саркофага к выходу на противоположной стороне. По другой, такой же торжественной лестнице я выхожу на Красную площадь.
Прохожу мимо своеобразного, похожего на куст старого собора Василия Блаженного, перехожу реку Москву и наслаждаюсь с другого берега видом на Акрополь, на Кремль. От самой воды поднимаются могучие, перемежающиеся сторожевыми башнями красные кирпичные стены. За ними — сказочно пестрая мешанина зданий. Большой компактный объем белого царского замка возвышается со сдержанной мощью над окрестностями, поросшими, как грибами, куполами, цветными башнями и золочеными луковками.
Дождь становится все сильнее, и я пытаюсь добраться до отеля на одном из переполненных трамваев. Мне удается повиснуть на грозди людей у входной площадки, а затем проникнуть в вагон. В этой безумной толчее я отдаюсь на волю судьбы и убеждаюсь, что человеческий поток медленно тащит меня через весь вагон к передней площадке. Небольшой толчок, и я автоматически приземляюсь на остановке снаружи. Дождь усиливается. Следующий трамвай переполнен. Я впрыгиваю на подножку вагона, который едет мимо не останавливаясь. Все ухмыляются, когда я протискиваюсь внутрь, и кондуктор хватает меня за ворот:
— Рубль штраф.
Я понимаю «иностранное слово» и покорно жертвую рубль. Теперь я судорожно пытаюсь остаться на задней площадке, чтобы снова раньше времени не попасть в поток, который неминуемо протащит меня через весь вагон и вытолкнет на улицу. Я стою прямо перед кондуктором. Стоящий передо мной человек постоянно сует мне в руку десятикопеечные монеты, которые путешествуют через весь вагон и с которыми я поначалу не знаю что делать, пока до меня не доходит, что, стоя перед кондуктором, я играю роль второго билетера. За две остановки до моей я кидаюсь в «поток» и действительно в нужный момент оказываюсь на передней площадке и могу сойти. Теперь я умею ездить на трамваях и в Москве тоже.
Усталый, возвращаюсь к себе на квартиру. Отдельной комнаты мне так и не приготовили. Делю комнату с 11 товарищами, ложусь одетый на постель и засыпаю только под утро.
Свободное копирование
