29
Однажды у нас было заседание бюро ФЗК, на котором присутствовал секретарь партийного бюро тов. Хубиев. После заседания мы немного задержались и Хубиев сказал мне:
— Знаете, тов. Богдан, вам пора подумать о вступлении в ряды партии, подавайте заявление, а я подыщу вам поручителей.
Я уже некоторое время этого ожидала и приготовилась .
— Я уже сама об этом задумывалась, тов. Хубиев, но пока не могу этого сделать.
— Что же вас удерживает?
— Да прямо неудобно и говорить… Каждый раз, как я задерживаюсь вечером на мельнице или на собрании, у меня дома неприятности: муж сердится, он у меня страшно ревнивый. Ну, а если я буду член партии и мне нужно будет еще чаще оставаться на собрания? Мне просто житья не будет!
— Да вы что?! — удивился Хубиев. — Культурный человек, ученый и ревнивец! Удивительно! Я вот татарин, вырос среди магометан, а преодолел в себе это чувство. Никогда не возражаю, если моя жена уходит на собрания или на митинги, даже рад. Остаюсь с детьми, если есть время. Что же вам, трудно с ним жить?
— Нет, мы живем хорошо, только я стараюсь не раздражать его понапрасну.
— Я уже не раз замечал, что как раз среди интеллигенции и встречаются вот такие пережитки прошлого; среди рабочих это реже. Недаром рабочие — это передовой класс!
— Это не зависит к какому классу человек принадлежит, просто уж такой характер.
— Нет, все зависит от воспитания; таких людей нужно перевоспитывать.
— Знаете, тов. Хубиев, я не считаю, что нужно обязательно вступать в партию. Ведь сам тов. Сталин сказал недавно, что в народе есть много беспартийных большевиков, которым нужно доверять. И если у меня есть вот такая загвоздка, приходится с этим считаться.
— Мы еще с вами об этом поговорим.
Я промолчала. Я видела, что мои слова произвели на него впечатление.
Сережу позабавило, что я выставила его ревнивцем. За все годы, что мы знаем друг друга, я ни разу не заметила, чтобы он ревновал, но все же в моем заявлении секретарю партии, что мое вступление в партию нарушит мое семейное счастье, была доля правды. Однажды, уже долго спустя после того как мы поженились, я как-то сказала Сереже, не помню, по какому случаю:
— Тебе повезло, что у тебя жена не партийная.
— Иначе не могло быть. Я ни за что не женился бы на партийной.
— Так что же, — обиделась я, — если бы я была комсомолка, так ты меня не полюбил бы? Я думаю, полюбить можно человека, а принадлежность к партии часто бывает только наружной шелухой. Многие записываются в комсомол только для того, чтобы легче было поступить в институт.
— Это, конечно, так, только меня эта, как ты говоришь, наружная шелуха, всегда отталкивала. Любовь и комсомолка для меня всегда были несовместимы.
— Жаль, что я этого не знала раньше.
— Я думал, ты знала, а почему тебе теперь жаль?
— Я иногда сильно ревновала к тебе Таню. Я помню, ты раз провожал нас в Кропоткин и на вокзале так долго и ласково смотрел на нее, что в вагоне, когда я залезла на верхнюю полку, я даже заплакала от горя, думала, ты полюбил ее.
Сережа был удивлен и позабавлен:
— Таня очень привлекательная девушка, и к тому же твоя лучшая подруга, почему я должен был быть к ней недружелюбен?
— Одно дело дружелюбие, а другое не спускать с нее глаз целый час.
Свободное копирование
