История города Петербурга и т. д.
Варшава, 28 января
Приготовления к празднованию двадцатипятилетия Царствования Государя Императора продолжаются... Национальное торжество это, конечно, будет иметь великий исторический смысл.
Желательно бы, разумеется, чтобы искренность и сила национального чувства приняли хоть при этом особом, исключительном случае какую-нибудь и форму особую, наиболее русскую; чтобы эти чувства выразились в чем-нибудь таком, что было бы в одно и то же время и прочно, и самородно, и наглядно.
Мы следили, насколько могли, внимательно за теми именно газетными известиями, которые знакомили нас с решениями и постановлениями земств, дум, дворянских собраний и других тому подобных общественных учреждений... Большая часть этих постановлений и решений, принятых с целью ознаменовать годовщину восшествия на престол ныне благополучно царствующего Императора, характера или благотворительного, или педагогического... Не хитро что-то!.. Уж очень незатейливо! Особенно -- эта чесотка педагогии!
В Петербурге пришли, впрочем, к мысли постановить нечто особое: премию за лучшую "Историю города Петербурга".
В "Голосе" была по этому поводу довольно хорошая статья. Со взглядами этой статьи мы отчасти согласны, отчасти нет.
Согласны мы в том, во-первых, что нелегко найти человека, который бы за предполагаемое вознаграждение, посвятил бы несколько лет жизни такому большому, основательному (и, прибавим мы, очень сухому) труду: 5000 руб. премии за сочинение, в котором обильный материал потребует листов сто печатных, -- это значит не более 50 руб. за лист.
Если прибавить к этому, что премию получит только тот, чье сочинение будет признано лучшим, а все остальные соискатели останутся без вознаграждения за долгие и бесплодные труды свои, то, разумеется, покажется, что решение это было не совсем зрело обдумано.
И потом вопрос: какого еще рода будет подобное сочинение "Истории Петербурга"... Если оно будет очень дельное, богатое материалом, ученое, но сухое и скучное, без остроумия, без изящества, без замечательных мыслей и блестящего, оригинального освещения, го оно не приобретет той популярности и того литературного значения, которое необходимо для сочинения, издаваемою в виде памятника...
Нам кажется лучшим или вовсе отказаться от этого проекта, или, назначив премии не в пять, а в пятьдесят тысяч, разделить труд таким образом:
1) Устроить в Петербурге нечто вроде кратковременного съезда лучших русских литераторов-художников (имена их всех известны), без всякого вопроса о политических и тому подобных оттенках, и пусть они выберут из среды своей двух или трех соискателей, разумеется, с их согласия.
2) Назначить срок, к которому сочинение должно быть готово.
3) Дать избранным соискателям собственно ученых помощников для собирания материала; подчинить хоть на этот раз безличное знание личному таланту и уму.
4) Давать этим ученым помощникам за все время их работы особую, не очень большую, но удовлетворительную плату; настоящим же соискателям премии не платить все время ничего.
5) Не отвергать при окончательном конкурсе, и посторонних лиц, пожелающих к сроку представить тоже свою "Историю города Петербурга"...
6) Издать избранную книгу разом тремя изданиями, дешевым -- с дешевыми политипажами, роскошным -- с раскрашенными гравюрами и совсем без иллюстраций.
Вот при таких условиях, нам кажется, книга могла бы иметь современный успех и прочную ценность.
Становясь беспрестанно на точку зрения петербуржцев, мы желали высказать лишь мнение о том, как можно сделать дело лучше, раз уже оно предпринято.
Это об издании "Истории Петербурга"
Теперь о "стипендиях", об открытии новых училищ и о пожертвованиях на цели благотворительные.
Мы никак не можем, во-первых, не отличать резко больниц, богаделен и простых, бесхитростных приютов от "стипендий", от новых школ и т. п. Богадельни, больницы, приюты для сирот и подкидышей, бесспорно, всегда и везде заслуживают названия истинно благотворительных учреждений; но о "стипендиях" и других педагогических мероприятиях и жертвах нельзя сказать того же без оговорки.
Обеспечить убогого солдата, прокормить бедную старуху, приютить ребенка, успокоить больного, если даже нельзя вылечить его, все это дела святые и полезные... Но "педагогия" другое дело, совсем другое дело... Это дело обоюдоострое. Если мы в годовщину празднества монархического, т. е. по существу своему в высшей степени охранительного, будем (как мы выразились на днях же) целовать Учителя и в то же время шептаться с синедрионом, если мы, с одной стороны, будем говорить: "Приидите поклонимся и припадем!", а в голове у нас будут все только атомы да всеспасительные машины, бездушие материализма в основах и бессмыслие космополитического блага в прикладной какой-то мечте... если с такими задатками будут жертвователи и наставники приступать к училищам, то слова благо мы к таким творениям не прибавим.
В заключение скажем, что все эти постановления земств, дум и т. д. имеют все мало значения; все это так незаметно, безгласно, ненаглядно, неизобретательно.
Цель такая высокая, повод такой многозначительный, такой русский, а все эти добрые наши чувства не получают у нас до сих пор ни малейшего русского оттенка...
Все истинно высокое в делах национальных было и должно быть своеобразно; и только при условии подобного, в высшей степени национального характера, явление приобретает потом и мировое значение.
Необходимо подумать о каком-нибудь общем для всей России памятнике, наглядном для всех классов народа нашего, оригинальном, прочном и прекрасном.
Он должен быть воздвигнут не в Петербурге, а в Москве, ибо Москва всегда будет Москвою, а Петербург, несмотря на всю его искусственно созданную силу, не избегнет глубокого упадка при неудержимом, почти невольном тяготении нашей истории на Юг и Юго-Восток.
Свободное копирование
