«Озеро»
Один из моих — чуть было не сказала «друзей», — но про Джеда Харриса никогда нельзя было сказать это с уверенностью. Джед Харрис был одним из наиболее удачливых продюсеров, работавших на Бродвее в середине и в конце 20-х годов. У него нескончаемой чередой шли хиты:
1926 — «Бродвей»
1927 — «Кокетка»
1927 — «Королевская семья»
1928 — «Обложка»
1930 — «Дядя Ваня»
1933 — «Зеленый лавр»
Все эти постановки имели «сокрушительный успех». Он делал миллионы. Потом наступил перерыв, закончившийся в 1938 году «Нашим городом».
Когда я впервые попала в Нью-Йорк — осенью 1928 года, — он был на гребне славы. Потом, в начале 30-х, я катала его в своей машине, а в 1932-м уехала в Голливуд. Оказавшись снова в Нью-Йорке в 1933 году, я уже познала вкус успеха и успела получить «Оскара» за «Раннюю славу».
Насколько ему все меньше везло, настолько я становилась более удачливой. Казалось, все, за что я бралась, было просто обречено на успех. Мне, вероятно, думалось, что я сумею помочь Джеду вновь поймать свою удачу, если сыграю для него в «Озере».
И вот что из этого вышло.
Несмотря на то, что его карьера бродвейского режиссера окончательно провалилась, Джед по отношению к себе и ко мне по-прежнему оставался Королем Насеста. Скромность не входила в число его достоинств. У него была такая манера обращения, как будто он считал, что вы ему чем-то обязаны. Тем более что познакомилась я с ним в то время, когда он, несомненно, стоял на куда более высокой ступеньке, чем я. Теперь же ситуация решительно изменилась в обратную сторону, но ни Джед, ни я не признавали этого. Он был гений, я была везучей дурочкой. Возвратившись в Нью-Йорк, я позвонила ему, чтобы поприветствовать.
— О!.. Как дела? — спросил он. — А я уже собирался позвонить. У меня есть вещь, которая тебе может понравиться. Я пришлю ее.
Это была пьеса «Озеро», написанная Дороти Мессингем.
Мое отношение к пьесе было, в сущности, странным. Фактически я не могу припомнить, какое мнение я составила себе об этом драматическом произведении. Мне кажется, что тогда я думала только о том, чтобы помочь Джеду. С большим трудом осмеливаюсь писать это. Я и в самом деле считала, что, если сыграю для него в пьесе, Джед сможет подняться. И думала, что он, вероятно, стесняется своего теперешнего положения, а я, став «важной птицей», способна помочь ему вернуть утраченный статус. Не знаю, как я могла быть такой дурой! Наши взаимоотношения с Джедом были, конечно, странными.
Я впервые увидела его, когда пришла к нему просить работу. Его секретаршей в ту пору была Джимми Шют, с которой я была дружна. Откуда-то Джеду стало известно, что у меня есть машина, и он стал использовать меня как своего рода личного шофера. Он никогда не воспринимал меня как актрису. Как мужчина он пользовался большим успехом у женщин, несмотря на свою довольно мрачную наружность. Лоренс Оливье говорил, что вспоминал Джеда, работая над образом Ричарда III — жуткой личности. Так вот, Джед никогда не давал повода думать, что проявляет ко мне интерес. Насколько я понимала, я всегда была для него только девушкой, у которой есть машина.
Однажды он сказал мне:
— Почему бы тебе не пригласить меня в Фенвик?
— Господи, Джед! Тебе не понравится Фенвик!
— Откуда ты знаешь?
— Я спрошу Маму.
Я спросила Маму, и она сказала: «Что ж, прекрасно».
Теперь, всякий раз оказываясь на Восточном побережье, я на каждый уик-энд отправлялась в Фенвик. Обычно в пятницу. Ладди, мой бывший муж, мой дорогой друг, приезжал в субботу. И на тот уик-энд, в который был свободен Джед, мы поехали с ним в пятницу. Все было очень здорово: гольф, прогулки, плавание, беседы. Ладди отбыл в воскресенье вечером, Джед и я должны были уехать в понедельник.
В воскресенье вечером ко мне в спальню медленно вошла Мама:
— У меня создалось такое впечатление, что Джед не знает, что Ладди твой муж.
— Бывший, — поправила я.
— Вот именно, — спокойно сказала Мама.
Следующим утром Мама и Джед завтракали вдвоем на веранде. Мы все ели тогда, когда нам удобно.
— Как вам показался муж Кэт? — спросила Мама.
— Это вы о ком же? — не понял ее Джед.
— О Ладди.
Возникла довольно длинная пауза, после которой Джед сменил тему.
Примерно час спустя мы уехали в Нью-Йорк. Джед не проронил ни слова до самой Новой Гавани. Потом спросил:
— Почему ты не сказала мне, что ты замужем?
На что я ответила:
— А почему, собственно, я должна говорить об этом. Я же никогда не спрашивала тебя, женат ты или нет. Мне и в голову это не приходило. Какая разница?
Джед долго глядел на меня откуда-то издалека.
— Ясно. — И сменил тему: — Что ты думаешь об «Озере»?
— Вообще-то не знаю. Ты думаешь, я смогу сыграть, как…
— Боже мой, Кэйт! Если б я не считал, что ты можешь… Сколько ты хочешь в неделю?
— Джед, я совсем об этом не думала.
— Тебя устроит пятьсот?
Это было жлобское предложение. Гонорары звезд составляли 1000–2500 долларов в неделю.
— Что ж, куда ни шло… — ответила я.
— Прекрасно. Договорились, — закончил разговор Джед.
Так началась история с «Озером».
Настоящее бедствие. Бланш Бейтс и Фрэнсис Старр — большие звезды. Колин Клайв — звезда. И я — пшик по сравнению с ними. В афишах меня печатали выше их всех. Я заранее попросила Джеда не представлять меня как звезду или — если без этого нельзя обойтись — ставить меня ниже тех, кто старше меня. Я попросила его об этом не потому, что была такой уж добродетельной и благородной. Просто считала, что играю на достойном уровне, и знала, что высоко котируюсь. Поймите меня правильно. Мне было ясно и то, что эти две актрисы пользуются большой любовью у зрителя, и глупое стремление потеснить их не принесло бы мне лишней популярности (кем она себя возомнила?).
Но Джед понимал, что именно я гарантирую ему кассовый сбор и зрительский ажиотаж. И потому мне следует быть первой. Так меня и поставили на афишах. С высоко поднятой головой. Глупо.