lundi, le 26 Janvier
У Н. есть одна подруга, ее зовут Энджел, она такая же рабочая лошадка, как и я. Я постоянно ее где-нибудь встречаю — мы ходим в одни и те же места.
Я всегда восхищалась ее фигурой, хотя самой мне не хотелось бы иметь такую. Никаких женственных округлостей: узкие бедра и точеная попка. Поистине торжество скульптурной инженерии, одни только ноги прямо от шеи, длинные волосы, и все остальное выверено до последнего сантиметра. Проснуться в один прекрасный день в ее удивительном теле, облаченном в платье от Версаче? — это был бы кошмар и ужас. Но стараться переделать свое собственное тело по ее образцу бесполезно, будет только хуже.
Несколько дней назад я выходила в свет — и вот в одном месте зашла в дамскую комнату, чтобы подкрасить губы. К несчастью, это оказалось одно из ультрасовременных мест с умывальником, похожим, скорее, на какое-то корыто, в котором струя воды брызгается во все стороны, а слишком уж узенькое зеркало подсвечено как-то снизу и наискось и освещает только пространство между ключицей и подбородком. Да, вот такое волшебное зеркальце, оно не льстит, оно никому спуску не даст.
Итак, поразмышляв о том, что туалет явно проектировал какой-то дизайнер-женоненавистник, я обернулась — и вдруг увидела Энджел: она сидела, скорчившись на полу, и всхлипывала. Меня она еще не успела заметить. Было что-то такое хрупкое в ее поднятых плечах и склоненной шее, что я не смогла так вот взять и уйти.
— Что случилось? Что с тобой? — прошептала я, опускаясь на колени рядом.
Задыхаясь и всхлипывая, она выложила мне всё: и неприятности с ее мужчиной, и семейные проблемы, потом про операцию, которая у нее недавно прошла неудачно, потом — что это была за операция. Оказалось, несколько лет назад Энджел стала жертвой бандитского нападения, прошумевшего на всю страну. И в тот день была как раз годовщина этого ужасного инцидента.
— Так это было с тобой? — удивленно спросила я. Она кивнула. — Боже мой, как мне тебя жалко, бедняжка.
Она показала мне шрамы по линии волос, оставшиеся от пластической операции. Я нежно обняла ее. Потом стала рассказывать про свои последние несколько лет, о том, что лишилась семьи, о том, что порой чувствую себя в этой жизни какой-то пробкой, которую швыряют по своей воле бескрайние океанские волны. О том, что все время стараешься быть бодрячком, закусив губу, не замечать удары судьбы, но от этого порой становится еще хуже. Да, этот мир несправедлив, это уж точно. Да, все это послано нам как испытание. Она ни в чем не виновата. Нет, не надо все время только и делать, что улыбаться, каждый день, каждую минуту.
Мы просидели там с ней почти целый час; люди заходили и выходили, перешагивая через нас или просто обходя. Потом Энджел встала, поправила на себе одежду, причесалась. Я, конечно, не ждала, что вот теперь у нас с ней сразу наступят отношения, как у двух ангелочков, но, по крайней мере, начало было положено.
Я не про то, что каждую пятницу по вечерам мы станем сидеть с ней вдвоем у телевизора, поедая горы чипсов. Нет, я имею в виду нежное, молчаливое понимание, взаимное приятие. Едва уловимый наклон головы с другого конца комнаты при встрече — и этого достаточно. Некий тайный союз двух понимающих друг друга женщин.
А вчера вечером мы снова встретились. Это был уже другой клуб, и туалет был другой. Я поздоровалась. И была больно уязвлена в самое сердце: она сделала вид, что меня не заметила. Мне было так обидно, что я сразу бросилась к Н.
— Ну да, — сказал он, — ничего удивительного. — Я потратил на нее кучу времени, но она неисправима: она может в десять секунд из бедненькой и несчастненькой девочки превратиться в бесчувственную сучку. Никогда не знаешь, чего от нее ждать, на что можно напороться.
Свободное копирование
