Мои статьи в "Магазин фюр литератур" и мои лекции в то время меня внутренне не удовлетворяли. Но кто прочтет их сегодня и сделает вывод, будто я хотел защищать материализм, тот полностью заблуждается. Этого я никогда не хотел.
Мои статьи и фрагменты лекций свидетельствуют об этом. Нужно только противопоставить отдельным, звучащим материалистически местам, другие, где я говорю о духовном, о вечном. Так, в статье "Венский поэт" я писал о Петере Альтенберге[1] следующее: "То, что более всего интересует человека, углубляющегося в вечную мировую гармонию, кажется ему чуждым…". В его глаза не проникает свет вечных идей ("Магазин фюр литератур" от 17 июля 1897 года). Что под этой "вечной мировой гармонией" имеется в виду не механически-материалистическая, явствует, например, из выдержек статьи о Рудольфе Хейденхайне (от 6 ноября 1897 года): "Наше восприятие природы определенно устремлено к цели, объясняющей жизнь организмов по тем же законам, согласно которым объясняются явления неорганической природы. В животных и растительных телах ищут механическую, физическую, химическую закономерность. Законы наподобие тех, которым подчинены машины, действуют и в организме, но только в бесконечно более сложной и трудно распознаваемой форме. Ничто не должно добавляться к этим законам, чтобы сделать возможным феномен, называемый нами жизнью. . Все более распространяется механистическое понимание жизненных явлений. Но оно никогда не удовлетворит того, кто способен глубже вникать в процессы природы. . Современные естествоиспытатели слишком трусливы в своем мышлении. Там, где у них иссякает мудрость их механических объяснений, они начинают утверждать, что вещи и явления для нас необъяснимы. . Смелое мышление поднимается к более высокому образу воззрений. Оно пытается объяснить немеханическое при помощи более высоких законов. Наше естественнонаучное мышление отстает от нашего естественнонаучного опыта. Сегодня принято возносить естественнонаучный образ мышления. Твердят о том, что мы живем в естественнонаучную эпоху. Но эта эпоха, по существу, является самой бедной из всех исторических эпох. Она погрязла в голых фактах и механическом их объяснении. Понять жизнь подобный образ мышления никогда не сможет, ибо для такого понимания требуется более высокий образ представлений, чем для объяснения машины".
Разве не очевидно, что тот, кто говорит подобное об объяснении "жизни", не может мыслить о "духе" в материалистическом смысле?
Однако чаще я говорю о том, что дух "происходит" из лона природы. Что подразумевается здесь под "духом"? Все, что создает "культуру" из человеческого мышления, чувствования и воления. Говорить об ином "духе" было бы в то время совершенно бессмысленно. Если бы я сказал: то, что в человеке явлено как дух и лежит в основе природы, не является ни духом, ни природой, а совершенным единством обоих, — то никто бы меня не понял. Это единство — творящий дух, в своем творчестве приводящий материю к бытию и благодаря этому являющийся одновременно материей, насквозь одухотворенной, — постигается через идею, очень далекую от тогдашнего образа мышления. О такой идее можно было бы говорить, если при помощи духовного созерцания были бы представлены первичные состояния земного и человеческого развития и действующие поныне в самом человеке духовно-материальные силы, которые, с одной стороны, образуют его тело, с другой — излучают из себя то живое духовное, при помощи которого человек создает культуру. О внешней природе следовало бы сказать, что первичное духовно-материальное в ней абстрактные законы природы представляют как нечто отмирающее.
Однако говорить об этом было невозможно.
Все это могло быть привязано к естественнонаучному опыту, а не к естественнонаучному мышлению. В этом опыте заключалось нечто, что в отношении истинного, преисполненного духом мышления могло в истинном свете показать мир и человека его собственной душе, нечто, в чем можно было обрести дух, затерявшийся в традиционно оберегаемых догматах веры. Из опыта, основанного на наблюдении природы, я пытался выделить духовное воззрение на природу. Я хотел говорить о том, что можно найти "по эту сторону" как духовно-природное, как сущностно-божественное. Ибо в традиционно оберегаемых догматах это божественное превратилось в "потустороннее", потому что "по эту сторону" дух более не признавали и поэтому отделяли его от воспринимаемого мира. Он превратился в нечто такое, что для человеческого сознания все более погружалось во тьму. Не отрицание божественно-духовного, а обретение его в мире, призыв к нему "по эту сторону" звучал во фразах моих лекций, прочитанных для "Свободного литературного общества": "Я думаю, что естественная наука может принести нам осознание свободы в более привлекательной форме, чем люди обладали им когда-либо прежде. В нашей душевной жизни действуют законы, столь же естественные, что и те, согласно которым небесные тела движутся вокруг Солнца. Но эти законы представляют Нечто более высшее, нежели вся остальная природа. Это Нечто не существует нигде, кроме как в человеке. И в том, что проистекает из этого Нечто, — в этом человек свободен. Он возвышается над жесткой необходимостью неорганической и органической закономерности; он повинуется и следует только самому себе". (Последние фразы выделены впервые здесь; этого не было в "Магазин фюр литератур". Ср. "Магазин фюр литератур" от 12 февраля 1898 года.)
Свободное копирование
