В описываемый период моей жизни все эти воззрения соединились для меня в одну всеобъемлющую истину: существа и процессы мира не могут быть объяснены, если мышление используется именно для "объяснения"; это возможно лишь в том случае, если посредством мышления проникают в суть процессов, и тогда одно объясняется другим, одно становится загадкой, другое — ее разрешением, и человек сам становится словом для воспринимаемого им внешнего мира.
Тогда переживают также истинность того представления, что в мире и его деяниях господствует Логос, Мудрость, Слово.
Я надеялся с помощью этих представлений проникнуть в суть материализма. Пагубность этого образа мышления представлялась мне не в том, что материалист направляет свой взор на материальное проявление какого-либо существа, а в том, как он мыслит материальное. Он смотрит на материю и не замечает, что в действительности перед ним дух, который только проявляется в материальной форме. Он не знает, что дух претерпевает в материи метаморфозу, чтобы развивать деятельность, которая возможна только в этой метаморфозе. Дух должен придать себе сначала форму физического мозга, чтобы в этой форме жить в мире представлений, который предоставляется человеку в его земной жизни свободно действующим самосознанием. И действительно: в мозгу из материи поднимается дух, но лишь после того, как из духа выступит физический мозг.
Мое отношение к физическому и физиологическому образу представлений было отрицательным лишь по той причине, что, согласно ему, внешним побудителем к познаванию в человеке духовного является не пережитое материальное, а помысленное, причем материя мыслится так, что проследить ее вплоть до того момента, где она является духом, невозможно. Та материя, реальность которой утверждается этим образом представлений, реально нигде не существует. Основная ошибка всех материалистически настроенных естествоиспытателей состоит именно в невозможности их идеи материи. Вследствие этого они закрывают себе путь в духовное бытие. Материя, которая пробуждает в душе лишь то, что человек переживает в природе, делает мир "иллюзией".
Идеи эти, столь интенсивно вступившие в мою душевную жизнь, были обобщены мной четыре года спустя в моей книге "Миро- и жизневоззрения в XIX столетии", в главе "Мир как иллюзия". (Эта книга в позднейших расширенных изданиях получила название "Загадки философии"[1].)
Биологический образ представлений не позволяет подобным же образом вдаваться в характеристики, полностью вытесняющие представляемое из той области, которую человек способен пережить, и оставляющие его душевной жизни только иллюзии. При таком образе представлений невозможно даже приблизиться к объяснению того, что вне человека существует мир, который им не переживается и производит на него впечатление только через его органы чувств, причем это впечатление может быть совершенно несхожим с источником впечатления. Принижая важнейшее значение мышления в душевной жизни, можно поверить, что в этом еще есть какой-то смысл, когда утверждают, что субъективному восприятию света соответствует объективно некая форма движения в эфире (как это тогда представлялось), но нужно быть злостным фанатиком, чтобы "объяснять" подобным же образом воспринимаемое в области живой природы.
Подобное представление идей о природе никогда не приведет к идеям о моральном мировом порядке, говорил я себе. Оно может только рассматривать этот порядок как то, что проникло в физический мир человека из области, чуждой познанию.
Свободное копирование
